Просыпаться с похмелья – невеликое удовольствие.
Артем долго балансировал на грани небытия и реальности, выясняя, стоит ли жить, если впереди часа два мук и страданий.
Но муки пройдут. А значит, нужно вставать. Тем более что скоро отправляться на смену.
Он приоткрыл глаза – приглушенный белый свет заливал каюту. Как удалось вчера добраться до нее? Небось Юра привел. Или принес. Ну и ладно, нечего было накачивать его, Артема. Рад, что уродился громадиной, никакой алкоголь его не берет.
Повод вчерашней пирушки растворился не то в седьмом, не то в восьмом коктейле. Кажется, чей-то день рождения. А шампанское в сочетании с чем-нибудь более крепким всегда действовало на Артема как выключатель.
Не находилось сил даже застонать. Он вновь приоткрыл глаза. Освещение какое-то неправильное… Что за черт? Это не обычная для каждой каюты панель дневного света. Скорее уж смахивает на аварийку. Но аварийки в каютах желтые, а не молочно-белые. Непонятно.
Артем попытался пошевелиться – тело не слушалось. Вялость, словно в койке пришлось валяться минимум неделю.
Зато голова на удивление свежая. То есть не совсем свежая, но и не трещит, как всегда наутро после пьянки. Скорее, как после наркоза. И мысли вялые какие-то, словно мухи по весне…
Однако в голове быстро прояснялось. Да и мышцы оживали – все тело покалывало, словно на Артема набросились полчища муравьев. Через каких-то пять минут он понял, что находится вовсе не в каюте, а в анабиозной камере.
Вот так номер! Он, Артем Шпилевой, один из барменов пассажирского лайнера «Одесса», с вечеринки угодил в анабиозную камеру! Ну и ну! Надо же так набраться!
Едва диагност мелодично тренькнул, Артем рывком сел и обернулся к панели. Там успокаивающе зеленели огоньки – значит, Артем здоров, камера честно вернула его к жизни. Отлепив от тела присоски с датчиками, он опустил голые ступни на прохладный ворсистый пол.
Все остальные камеры в отсеке пустовали, темные и безжизненные. Артем встал, захлопнул прозрачный колпак – в его камере тоже погасла подсветка. Пробежался пальцами по клавиатуре, вгоняя камеру в режим ожидания. Заодно вызвал данные последнего цикла работы.
«Артем Шпилевой, Б-108, 26, вынужденное погружение, дата: 15 апреля 39 г.»
Все правильно, пирушка началась ночью с четырнадцатого на пятнадцатое. Кому понадобилось совать его в камеру да еще погружать в гиперсон?
Пожав плечами, Артем погасил экран и пошел в тамбур, где, вероятно, оставили его одежду.
Так и есть, в шкафчике нашелся и комбинезон, и ботинки с его бортовым кодом – Б-108. На ботинках лежал толстый слой бурой пыли. Словно и не чистил Артем их вчера перед сменой…
Одевшись и обувшись, Артем впервые взглянул на часы.
Часы стояли.
До сих пор Артем никогда не видел стоящих часов, ибо стандартная батарея была рассчитана на сто пятьдесят лет.
– Надо же! Испортились! – изумился Артем. Впрочем, испорченных часов он тоже ни разу в жизни не видел.
Где-то в глубине души он насторожился. Почувствовал, что не все ладно, но пока старался вести себя так, будто ничего не случилось. Совсем ничего.
Служебный лифт утробно загудел, словно не двигался с места по меньшей мере лет десять.
«Черт возьми! Сколько же я пролежал в камере? И что стряслось в ту ночь?»
С каждой минутой Артем мрачнел все больше и больше.
Коридор в жилом секторе экипажа устилала знакомая бурая пыль. Двери кают – нараспашку, кое-где валяются вещи (так и хочется добавить: «брошенные при поспешном бегстве»). И никого.
В груди неприятно заныло. Артем понял, что той ночью объявляли эвакуацию. А эвакуацию просто так, от скуки, не объявят. «Одесса» – громадный лайнер, пассажирский… Сколько людей он перевозил? Тысяч десять, не меньше.
