Деревья плачут
Бежит река, туман – как молоко,
Смотри, родная, вербы, ивы плачут,
И если это ничего не значит,
То наша жизнь не значит ничего!
Жестокий мир. Куда ни глянь – тоска!
Но верю, что от нашего участья
С деревьев капли падают от счастья,
Решительно срываясь свысока.
«Один лишь раз за эту осень…»
Один лишь раз за эту осень
Я видел стаю журавлей:
То ль небосвод был слишком грозен,
То ли пернатые устали,
Что над просторами полей
На этот раз они молчали…
Я поражён, как пусто стало,
Залить в себя бы что-нибудь…
О, чудо – стая закричала,
И тяжесть отпустила грудь.
Одинокая берёзка
Оборвала осень листья грубым ветром,
Всю неделю мочит ливневым дождём.
Одинока: рядом ни зелёных кедров,
Ни других деревьев с золотым огнём.
Как цвела весною и вгрызалась в почву
И как зимний холод вновь переживёт —
Я об этом повесть написал бы точно,
Только кто ж серьёзно повесть ту прочтёт?
Пишется
В глазах узбека, что с метлой под окнами
Угрюмо бродит, вспоминая дом;
В глазах бездомных, за плащами мокрыми,
Ютящихся с бутылкой вчетвером;
В глазах дворняги, грубо с рынка прогнанной
Суровым и тяжёлым сапогом;
И даже в серости простой борщевика —
Везде единая осенняя тоска!
…В лесу тоска совсем иной природы,
Пожалуй, с ней-то мне и по пути.
Здесь по-другому действует погода,
Не то что в городе бетонном взаперти.
Свободный взгляд легко пронзает кроны,
С отрадою цепляя облака;
Прозрачные холодные затоны
Хранит в себе равнинная река.
Всё по-иному: смотрится и дышится,
И пишется,
и пишется,
и пишется…
«Я чувствую, что к двадцати восьми…»
Я чувствую, что к двадцати восьми
Бег времени ускорился стократно.
Пускай из грёз я создаю строфу,
Но всё ж в своём извилистом пути
Я ничего бы не вернул обратно.
Уже другими мыслями живу
(О, как же глуп, не мог увидеть шире):
Реальный мир – всё то, что видим в мире
(Не в головах, а только наяву!).
И зыбки ожидания о нём.
А потому – плевать, что ты не солнце!
Не всемогущим, но своим огнём
Согрей хотя бы то, что удаётся!
«Ну как дела? Ты вроде что-то пишешь…»
– Ну как дела? Ты вроде что-то пишешь?
– Ну да, бывает, иногда пишу…
Да кто из нас сейчас стихов не пишет?
Парад имён давно у этой ниши,
Но за людьми я всё же не спешу
(Куда слабей моя в том деле прыть),
Мне для своих и для себя творить
Достаточно, пожалуй.
Или нет…
…Унылый вечер, лезу в интернет,
О, вот мой стих: не к месту запятая.
Мда…
Как-нибудь среди других ночей
Исправлю это,
а строка-ручей
Пускай бежит, пока её ругаю.
А вот и лень – угрюмая подруга:
Успеешь, мол, на конкурс до субботы.
И нищета, озлобленная сука,
Рычит о том, что завтра на работу.
«Устав от внутренней тревоги…»
Устав от внутренней тревоги,
Что не даёт спокойно спать,
В ночи по дремлющей дороге
Иду, держа в руке тетрадь.
Пишу слова почти наощупь,
Заря уже едва жива,
Угрюмо шепчет что-то роща,
Чернеет в небе синева…
…С другими чувствами когда-то
Июльской ночью я бродил
И в этих пулях звездопада
Иные мысли находил.
В них детство полною луною
Купалось в мути облаков,
Гулял я с лёгкой головою,
Без дел, кредитов и звонков.
А к чёрту… Место ведь осталось
В отяжелевшей голове
Для выпавших росой кристаллов
На в срок не скошенной траве!
Ведь тишина – сейчас помощник,
Заря мертва. Тетрадь убрал.
И этот шёпот чёрной рощи
Мне, кажется, понятен стал…
«В мире людей, как виски в бочке дубовой, выдержан…»
В мире людей, как виски в бочке дубовой, выдержан,
А после пролит на тихой извилистой тропке.
Я бы остался (плевать, что снова не выслушан),
Чем запереться в бетонной унылой коробке!
…Из солнечных грёз, как сердце из тела, вырезан,
На улицу пыльную в городе сером брошен.
От неполноты словесной всё это выразить,
Встревожен, рассержен и, кажется, безнадёжен…
Прости меня, жизнь, тебя я на глупости трачу.
А может, и это нужно и что-нибудь значит?
