Перекресток судьбы номер раз…
“Наказание или подарок божий,
с кем ни сопоставлю и ни сравню:
знай – никто не ты и тобой не может,
быть тобой и близко никто не может,
я – губами, голосом, смехом, кожей —
никого другого не потерплю”
/Анна Сеничева/
Он…
Впервые после детства мы встретились, уже будучи студентами. Себя я чувствовал очень взрослым, повидавшим многое: служба в спецназе в 70-х годах прошлого века заставляла мальчишек мужать и мудреть быстро, а последний курс военного училища, количество часов налета выше нормы говорят сами за себя.
Ее же я узнал мгновенно, как только она появилась в зале этого небольшого студенческого кафе – все та же порывистость движений, все тот же слегка косящий взгляд ярких изумрудных глаз, летящие волосы, и все та же ненасытная, детская заинтересованность в окружающем мире: как будто он каждую следующую минуту становится другим и существует исключительно для нее.
Я даже не смог сразу окликнуть ее – горло перехватил спазм, в глазах защипало, я словно переместился намного лет назад, в тот яркий летний день, когда мы расстались. Конечно, мы были детьми… Но я уже тогда знал, что эта девочка – особенная, абсолютно непохожая на всех остальных и, что я буду любить ее всегда.
Признаюсь: когда машина, скрывшая ее в своем темном чреве и увозившая от меня, исчезла за поворотом, я убежал в нашу любимую лощину в забайкальской степи, упал в траву и разревелся совсем как маленький. Ревел, всхлипывая, вслух, размазывая слезы, слизывая их соль, горькую соль первой сердечной боли. Стыдился сам себя, и не мог остановиться – я ощущал себя брошенным, несчастным, у которого забрали самое дорогое сокровище, без которого трудно было вообразить свою дальнейшую жизнь. А ведь я не плакал даже, когда потерял то, что являлось предметом моей гордости и бесконечной зависти всей нашей ватаги: настоящий пистолет, про который папа сказал, что он американский. Конечно, из него нельзя было стрелять: это был охолощенный вариант оружия – так отец резюмировал после осмотра, и, кроме того, у него попросту был сломан курок. Поэтому папа, не смотря на громкие протесты мамы, разрешил мне оставить находку себе. Я его привел в порядок, очистил до блеска, соорудил самодельную кобуру. Можно вообразить мое вдохновение, когда я вел в атаку свой отряд, размахивая пистолетом, как настоящий командир. В кино видел… Так вот, я расстроился безумно, когда его потерял – мы обрыскали все степные просторы, в которых разворачивались наши баталии, да, где там…, не сыскать…, трава, заросли, дожди… Было очень обидно! Очень жалко! Но я ж не ревел! Хотя, если честно, хотелось поплакать от досады. Только в глубине души своим мальчишеским разумом я понимал, что это всего лишь железяка.
А тут не мог остановить слез…
До момента расставания я все равно до конца не осознавал, не предполагал, что эта девочка настолько дорога и нужна мне…
Наши родители дружили. Мой отец был начальником погранзаставы, а ее – председателем ближайшего колхоза.
Мы много времени проводили вместе: мне было предписано опекать ее на правах старшего. И, что удивительно, она своим присутствием меня не очень-то и напрягала: была веселой, не по годам разумной и выдумщицей, терпеливой была, не капризничала, слушалась меня.
Но впервые всерьез я обратил внимание на эту мелюзгу, когда с ней случилось ЧП. Если коротко, то она уселась задницей на торчащий из бревна гвоздь. Нет, не так! Гвоздище! В общем-то, мне до происшествия казалось, что она немножко передо мной выпендривается – прыгает, скачет по-всякому: туда – передом, обратно – не глядя, задом. Ну, и не рассчитала – уперлась пяткой в бревно, что лежало в конце двора, где ее папа гараж строил. И на ту беду из этого бревна торчал страшный гвоздь… Острием вверх.
