Голова раскалывается с похмелья. Как будто в мою черепную коробку насыпали битого стекла, и теперь острые осколки вонзаются в мой мозг при каждом движении мысли. При каждой попытке подумать. Вспомнить.
Я даже не могу разлепить веки: мне кажется, что как только я открою глаза, солнце мгновенно выжжет их серной кислотой. Пытаюсь пошевелить хотя бы рукой. Понять, есть ли у меня вообще конечности. Такое ощущение, что я сейчас парю в полной невесомости. Бестелесная. Безымянная. Разбитая и скомканная. О боже, что было в этом сраном коктейле?! Отлично. Коктейль. И я морщусь об одном только воспоминании о его вкусе, который, как мне кажется, моё тело впитало в себя, как губка.
Black Russian. Чёрный русский. Облизываю пересохшие губы, на которых ещё остался кофейный вкус, и мне кажется, что невесомые молекулы мгновенно проникают в мою кровь, взрываются в ней нанобомбочками. Как ни странно, это придаёт мне сил, я наконец-то шевелю пальцами.
Чувствую под подушечками какую-то нежную шелковистость, пока вдруг не понимаю, что глажу мягкую шерсть. Пытаюсь сконцентрироваться. Скотт что, прикупил себе звериную шкуру? И я вообще у него? Не помню, с кем я вчера ушла. Да я вообще ни хрена не помню!
Веки всё ещё залиты свинцом, и я определяю окружающий мир на ощупь. По запахам. Я утопаю в чём-то пушистом и обволакивающим всё моё тело, и я до сих пор не могу понять, голая я или нет. Хотя, если я у своего бойфренда, то наверняка первое. Но мне не холодно, хотя кондёры в пентхаусе Скотта обычно сифонят на полную мощность. Но, видимо, не сегодня.
Делаю ещё одну попытку открыть веки, но снова неудачно. И этот запах… Запах струганого дерева, дымных шкур, совсем едва уловимый, но от него у меня отчего-то тоскливо сжимается что-то в груди. Как будто когда-то давным-давно я жила этим запахом, дышала, он въелся в мою кожу, в моё сердце. А потом я утратила его навсегда.
Я лежу в надежде, что сейчас услышу какую-нибудь очередную шуточку Скотта, что он придёт и принесёт мне таблетку. И воду. Моё горло набито колючей проволокой, и ещё минута, и оно всё потрескается, как древняя пустыня.
Проклятый «Чёрный русский»! Кто вообще пьёт это дерьмо в наши дни?! Как я могла вообще выпить какую-то незнакомую дрянь! Я же вообще не пью коктейли!
И тут вдруг что-то влажное, тёплое, липкое касается моей ладони. Я вздрагиваю. Слышу странный звук, похожий на хриплое мяуканье. Словно скулит фантастическая собака. И снова это прикосновение к моей ладони, оставляющее горячий влажный след. Я вся сжимаюсь и наконец-то открываю глаза. Свет остриём вонзается в мой мозг, наполняет слезами, и я не сразу вижу странного зверя, который стоит рядом со мной.
Лижет мою руку своим шершавым, как наждак, языком. Это пума, мать её! И теперь я лежу, парализованная страхом, боясь пошевелиться. Откуда в апартаментах Скотта в центре Чикаго пума?! Он что, совсем рехнулся?! И теперь я понимаю, что этот странный звериный запах исходит от её шерсти. Гигантская кошка останавливается, внимательно смотрит мне в глаза и снова издаёт своё жуткое мяуканье.
Я уже не думаю о дикой боли. Адреналин наполнил мои вены, и теперь я затаилась: прячься или беги. А пума утыкается мне своим кожаным влажным носом в бедро, втягивает воздух, лижет голую кожу, и я покрываюсь холодным потом. Она же должна когда-то уйти? Не может же она обнюхивать меня вечно?!
Но она вдруг теряет ко мне интерес, оборачивается назад и уходит. И я слышу незнакомый мужской голос со странным акцентом:
– Ну что, очнулась, принцесса? – я нахожу в себе силы повернуть голову.
Предрассветный сумрак вокруг обретает очертания комнаты, и из него выступает вперёд фигура.
