«Эй, семейство, смотрите, что я купил!»
Я стоял в коридоре, держа в руках экшн камеру. Женька очень обрадовалась и тут же заявила, что будет брать ее у меня и, по возможности, быстро возвращать обратно. «Да уж, перспективка», – подумал я. Галя сказала: «Ну, наконец! Теперь можно будет Таську снимать. И пора уже застукать кота на месте преступления, а то он ночью хрен знает, что вытворяет!»
Эту сцену я представил себе очень красочно.
На стуле Санчо (так зовут кота) лампа в лицо, то есть в морду, и начинается игра в доброго и злого хозяина. Разъяренную Галю при этом тоже предусмотрительно привязали к стулу, чтобы кот остался жив.
Женька: Где ты был этой ночью? Я твои «мяу» не понимаю, быстро говори.
Галя кричит, вырываясь: Падла! Где был?!! На детской качалке оно валялось! Развяжите меня!
Женька: Ты был там? Молчишь, да? Ну ща ты запоешь!
Женька открывает банку с валерьянкой и медленно водит возле носа кота. У Санчо начинается ломка.
Я: Ну хватит. Санчо, ты пойми, у нас есть запись с камер.
Женька: С камеры.
Я: С камеры видеонаблюдения.
Галя как-то вырвавшись, хватает у меня из рук горящую сигарету и зло тыкает коту в лапу.
Галя: Ты лизал себе под хвостом на детском шезлонге?
Мы с Женькой пытаемся её оттащить. Галя и кот орут матом. Занавес.
Снимали мы много всякой всячины, камера без дела не лежала. Вот только с котом никак не складывалось, по закону подлости после появления в доме камеры, он вёл себя весьма прилично. Прошел почти месяц, и нарисовалась у меня командировка по работе на три дня. Женька по такому случаю отжала у меня камеру, сказав что в моё отсутствие кот обычно активизируется, и она будет вести охоту за ним ночью, может даже снимет фильм про ночное чудовище. А меня ждала работа в Берлине.
Про работу свою рассказывать не буду, самая заурядная профессия хирурга-трансплантолога, ничего там нет необычного. В этот раз, например, предстояла операция по пересадке сосков (да, да, звучит смешно, но тут ничего не поделаешь): один модный парень сделал себе пирсинг, соски загноились и пошло омертвение тканей; нашим врачам и медицине он не доверяет, а денег у него тоже не очень много, точнее на госпитализацию в центральную клинику нашей сети в Берлине хватает, а вот на врачей тамошних – нет, так что было принято решение, что я и ещё один мой коллега полетим в Германию делать пересадку этому страдальцу.
На следующий день после прилета мы отправились в клинику, чтобы все подготовить и спокойно начать по тщательно рассчитанному графику. Всё шло по плану, ага. Когда у пациента уже удалили ареолы и соски, выяснилось что донор, молодой немец, попавший в тяжелейшую аварию и подключенный к аппарату жизнеобеспечения, ни хрена не умер.
Мы с Ромой переглянулись, потом посмотрели на того врача, который нам это сообщил. Я очень вежливо поинтересовался:
– Простите, но это как? То есть, каким образом?
На что получил не менее вежливый ответ:
– Простите, но не знаю. Может, оборудование дало сбой.
В Германии. Оборудование. Сбой. Почему я не верю?
Рома не нашёл ничего лучше, чем спросить:
– А вы зеркало ко рту подносили? Капельки были?
Глаза врача округлились:
– У нас в Германии самое точное и лучшее…
Тут он осекся, прокашлялся и тихо, почти шепотом вдруг сказал, что донора больше нет.
– Чего?! – рявкнули мы с Ромой одновременно. Причём по-русски.
Но по нашим лицам всё и так было понятно, и врач затараторил:
– Нет донора, выписывают его скоро. Неожиданно вышел из комы. Все показатели в норме. Состояние стабильное. Можете сами сходить посмотреть.
Я нервно хихикнул:
– Ага, сейчас пойдем, скажем, что на его соски есть клиент. И что как донор он повёл себя крайне непорядочно.
– Не, ну а нам-то что делать? Те обратно не вернуть, этот уже без них, – мрачно сказал Рома.
