Москва. Кремль. 14 мая 2026 г. 22.34
Страшная боль застигла президента прямо за рабочим столом. Хлестнула вдоль позвоночника, острым колом ударила в череп, и в мозг словно вонзились шипы.
На крик, что вырвался сквозь стиснутые зубы, вбежал секретарь и помощники, все до рези в глазах одинаковые в пиджаках и галстуках.
– Врача! Быстро! – прокричал Тилов, вместе с остальными помогая президенту прилечь на кушетку.
Президенту закатали рукав. Человек в белом халате быстро извлек из чемоданчика пару ампул и ввел шприц в вену.
– Ну как вы, Дмитрий Сергеевич? – поинтересовался он, когда президент открыл глаза. Измученное лицо сделалось бледным, но глава государства смотрит взглядом человека, который готов катить камень до конца, даже если Сизиф давно сошел с дистанции.
– Отпустило, – проговорил Загорский. – Благодарю, Андрей Петрович.
Врач посмотрел на экран планшета, покачал головой.
– Датчики показывают, что у вас упало давление, – заметил он. – Повышенный уровень лейкоцитов в крови. Метастазов, правда, стало меньше.
Усталым жестом Загорский велел Тилову и остальным выйти.
– Позовите Растахова, – сказал президент негромко. Секретарь повернулся и торопливо кивнул. Он вышел, на ходу доставая смартфон и поправляя на ухе «устрицу» беспроводной связи.
Когда они остались вдвоем, врач посмотрел на президента критически, поправил на халате перекосившийся бейдж с фамилией Домогаров.
– Метастазов стало меньше, Дмитрий Сергеевич, – произнес он. – Но они все же есть. Ваш позвоночник…печень… Я не понимаю, как вы вообще можете работать. У вас же должна быть сильная слабость. А как часто приступы боли?
Президент сел на кушетке, оперся спиной о стену. Платком вытер вспотевшее лицо.
– Сегодня – третий раз за день. Еще месяц назад было каждые два часа.
Домогаров покачал головой, брови изумленно взлетели.
– Я, конечно, очень рад. Но…не понимаю. – Он устремил на президента глаза, вокруг которых собрались морщинки, а внизу пролегли тени. – В наш технологический век…целителей не осталось. Да их никогда и вовсе не было… Но даже если у вас…гм… эффект плацебо, я очень рад.
Минут десять сидели в молчании, доктор подключился к остальным наноботам, плавающим в крови президента, и стал снимать на планшет дополнительные данные.
За дверью раздались громкие шаги, голоса. Затем настойчиво постучали.
– Входите! – сказал президент, и врач заметил, как его немолодое лицо вновь сделалось твердым. В глазах промелькнула надежда, но тут же укрылась за жестким и уверенным взглядом правителя.
В кабинет вдвинулся высокий широкоплечий человек. Под горлом черной сутаны католического священника белеет манишка. На правой руке черная кожаная перчатка, на левой не хватает мизинца. Домогарова передернуло.
– Андрей Петрович, – сказал президент, вновь морщась от вернувшейся боли. – Вы свободны.
Недоверчивый, злой взгляд врача уперся в Растахова. Волосы на плечах здоровяка лежат неопрятными патлами, неухоженная борода спускается до груди. А еще у него, как сказали бы деревенские старики – бешеные глаза, словно в них тлеют адские угли.
– Что ж, отдыхайте, Дмитрий Сергеевич.
Тилов тут же закрыл за ним дверь, оставив президента с Растаховым наедине.
– Это какое-то безумие, – сказал доктор секретарю. – Священник лечит президента, хотя тут бессильны нано-боты и немецкие медики. Натуральное средневековье!
Тилов порыв возмущения не поддержал, и доктор вышел, неодобрительно цокая языком.
Проследив по монитору, что врач ушел в комнату на другом конце длинного коридора, он устало потер виски и сказал через открытую дверь:
– Саш, сделай-ка нам всем кофе. Похоже, опять до ночи засидимся.
***
Водитель уверенно гонит джип, лихо обходя автомобили, которые, казалось, ползут, а не едут, по всем четырем полосам. Сидя на заднем сидении, Растахов задумчиво смотрит на окутанную ночными огнями Москву.
