Ночь черным покрывалом укутала оазис.
За шатром выл, как голодный шекал, ветер.
‒ Дождь?!
Бесконечно удивляясь, земля глотала
слезы дождя. Сауней, проснувшись, встал, откинул полог шатра и
высунул голову наружу. Легкие, как пух, капли летели прямо в
лицо.
‒ Красота!
Он наслаждался мгновением. Хотелось
расправить руки как крылья и взлететь высоко-высоко в небо, туда,
где ползающая темная туча изливала накопившуюся за долгие дни
странствий по небесному простору влагу. Дождь усиливался, капли все
чаще падали, наливались и тяжелели.
‒ Хорошо-то как! – в восторге
воскликнул мальчик.
Сауней глотал свежий влажный воздух и
никак не мог им напиться: он так соскучился по-хорошему дождю…
Джиотсану проваливалась в сон,
который обхватывал ее своими мохнатыми лапами. Они тянулись к
горлу, смыкаясь все сильнее и сильнее, не давая возможности дышать.
Вдох, выдох, дыхание замедлялось, еще чуть-чуть и прервется совсем.
Шершавый язык лизал ее щеки, злобный голос шептал всякие гадости. С
отвращением она боролась с навалившимся, невесть откуда взявшимся
наваждением. Хватая ртом воздух, пытаясь оттолкнуть от себя
руки-лапы, Джиотсану старалась вырваться из цепких объятий сна. Но
кошмар, не спрашивая ее согласия, тащил за собой, куда-то туда, в
небытие. В голове звучал зловещий издевательский хохот.
‒ Тебе не уйти, от меня – не уйти, ‒
нашептывал сон.
‒ Ты ‒ моя! Моя…
С ужасом Джиотсану осознавала, что,
летя, падала. Падала в непроглядную черноту ночи, и ничто, и никто
не мог остановить этого стремительного падения. Ветер свистел в
ушах, волосы развевались каскадным водопадом, ноги искали опору и
не находили ее.
Душа ее замерла в недоумении,
страшась неведомого, чувствуя, как постепенно ускользает контроль
над реальностью.
‒ Нет, ‒ шептали губы, от бессилия
искусанные до крови.
‒ За что? Почему? – вопрошала в
недоумении душа.
Постепенно страх мертвой хваткой
сковал ее всю, не выпуская из своих цепких объятий.
Чернота… Пустота… Падение… Миг… Час…
Вечность?!
Джиотсану с ужасом осознавала, что
время тянется бесконечно: кошмарный сон толкал ее в пропасть
небытия. Она боялась не вернуться, страшилась остаться в этом
падении вечно, в этой черной пустоте без начала и конца.
‒ Нет! – она начала думать о своем
шестилетнем сыне. ‒ Сауней! Я не имею права, я не могу тебя вот так
просто бросить, оставить в этом мире одного. Я так тебя люблю! В
тебе моя жизнь, ее смысл, мои надежды и мечты. Сауней!
Сын всегда спал рядом с ней, стоило
лишь протянуть руку к его постели. Малейшее изменение в его дыхании
Джиотсану сразу же чувствовала. Струны их душ всегда звучали в
унисон. Душа потянулась в поисках ауры сына. Пустота…
‒ Пустота? Нет, не может быть! Где
она и что с ней? Сон ли это, явь ли это?
В ушах стоял предательский звон,
горло сковало железные тиски, сердце так билось, что казалось,
выскочит из груди, где ему становилось все теснее и теснее. Душа ее
тем временем в страхе клацала зубами и корчилась от ужаса в
потайном уголке сознания.
‒ Нет, не хочу! – в ужасе кричала
она. – Я обязана, я должна, должна…
Долг перед ребенком, ее сыном,
превыше всего. Джиотсану собралась, дрожащими руками вытащила
забившуюся в уголок подсознания душу, встряхнула ее хорошенько,
приводя в чувство, и заставила себя успокоится.
‒ Все будет хорошо, рано или поздно,
но ‒ будет обязательно! Я – уверена!
Птица надежды в душе взмахнула
крыльями и стремительное падение прекратилось.
Бац! Сильный удар о землю ввел ее в
беспамятство. Очнулась Джиотсану от охватившего ее холода. Голова
раскалывалась от напряжения, глаза как будто запорошил песок, руки
и ноги онемели.
‒ Надо немного полежать, совсем
чуть-чуть, прийти в себя, ‒ уговаривала себя молодая женщина.
