Кардано глазами современников и потомков
Его жизнь – одна из наиболее необычных, которые мы знаем. Впадая из одной крайности в другую, из противоречия в противоречие, он соединял возвышенную мудрость и невероятную нелепость.
Г. Морли (1822–1894)
Он весьма ученый философ и врач нашего времени, но в то же время он больше похож на больного, находящегося в бреду, чем на нормального человека.
Ф. Санхец (1552–1632)
Он переполнен таким количеством опрометчивых идей, что практически не в состоянии критически отнестись даже к одной сотой части их.
И. Кеплер (1571–1630)
Никого нет мудрее его, когда он прав, и никого безумней, когда неправ.
Г. Бургаве (1668–1738)
Мы не должны говорить о том, что его великий ум смешан с безумием, но напротив, что его безумие смешано с великим умом.
Г. Нодэ (1600–1653)
Кардано… уподобляется грубому и безумному сочинителю басен, хотя в тысячу раз более учен.
Д. Бруно (1548–1600)
Он в своих столь объемистых томах не передал потомству по этому вопросу ничего такого, что было бы достойно философа, а лишь некоторые сведения, взятые и списанные у других авторов или неудачно придуманные.
У. Гильберт (1564–1603)
Гений, но не характер.
М. Кантор (1829–1920)
Я обязуюсь найти у Кардано мысли каких угодно авторов.
Ш. Л. Монтескье (1689–1755)
Кардано рассматривает науку везде в связи со своей личностью, со своим образом жизни. Поэтому из его произведений обращается к нам естественность и живость, которая нас притягивает, возбуждает, освежает и заставляет действовать. Это не доктор в долгополом одеянии, который поучает нас с кафедры, а человек, который прогуливается рядом, делает замечания, удивляется, порой переполняется болью и радостью, а это все завораживает нас.
В. Гёте (1749–1835)
Не был он ровен ни в чем! Иногда он так скоро, бывало, ходит, как будто бежит от врага; иногда выступает важно, как будто несет он священную утварь Юноны!.. То о царях говорит и тетрархах высокие речи, то вдруг скажет: «Довольно с меня, был бы стол, хоть треногий, соли простая солонка, от холода грубая тога!»
Гораций. «Сатиры»
Шестнадцатый век – Чинквеченто – последний век Возрождения, этой героической и возвышенной эпохи, когда, по словам историка, «человек дрожал, как натянутая струна, приведенная в движение смычком: он проявлял исключительную энергию, гениальную изобретательность, умопомрачительную фантазию и с неслыханной быстротой достигал высот чистейшего героизма». Возвращенная культура классической древности, высокие нравственные ценности дохристианской цивилизации, великие художественные творения античности, открывшиеся человеку, сняли пелену с его глаз, разорвали цепи гиганта, и он превратился в творца и созидателя, гуманиста, философа, ученого, поэта, художника, с непостижимой щедростью и безоглядной верой в свои силы создающего пантеон собственной славы.
Чинквеченто – это век Леонардо да Винчи, Тициана, Лудовико Ариосто, Торквато Тассо, Микеланджело Буонаротти, Николая Коперника, Эразма Роттердамского, Тихо Браге, Мартина Лютера, Фернана Магеллана, Андреаса Везалия, Франсуа Виета, Джордано Бруно и многих, многие других.
Это век, когда Земля была низвергнута с пьедестала и перенесена из центра Вселенной на орбиту, по которой она вращалась вокруг великого и неподвижного Светила. Этим был нанесен сокрушительный удар по религиозному антропоцентризму, ибо если Земля – рядовая планета, то и человек – не венец божественного творения. А еще раньше монах-августинец Мартин Лютер прибил к дверям церкви в Виттенберге лист со своими знаменитыми богословскими тезисами, положив тем самым начало конца религиозного монополизма католической церкви. Церковная реформация отторгла от папской власти целые страны и народы. Перед угрозой дальнейшего падения авторитета Римской церкви ее руководители приняли ряд энергичных мер, и во второй половине века религиозный либерализм Возрождения сменился жестокой ортодоксией, свойственной испанскому католицизму.