Боль никак не хочет отступать. Ноющее пятно в правом боку с каждым шагом все сильнее напоминает о себе. Вечерняя прогулка оказалась не лучшей идеей.
Конечно фастфуд. Можно было и раньше догадаться, что ежедневная шаурма на обед не лучший вариант для желудка. А сегодняшнюю он готовил даже без перчаток. Новенький, совсем молоденький мальчик, по-русски толком не умеет разговаривать.
Промолчала, скандалить не захотела. Все детство в тайге ягоду ела немытую, никогда живот не болел. Конечно, у города другие болезни. Мечтала, стремилась сюда, а в итоге… На похороны к дедушке даже не смогла попасть. Экономила, откладывала…
Резкий щелчок в боку оборвал мысли, отправив девушку на тротуар.
Легко, чуть не вприпрыжку, женщина в белом халате следует к выходу из учреждения. С такими лицами выходят с работы в последний день перед отпуском. Или планируя отметить сегодняшнее повышение. Хотя и они вряд ли при этом насвистывают так, что высокий звук эхом летит по пустынным этажам как дым над водой.
– Маргарита Васильевна!
Молодой врач мчит по скользкому кафелю коридора, размахивая листком бумаги. Изящная рука, уже было потянувшаяся к дверной ручке, замерла на полпути.
– Маргарита Васильевна, хорошо, что догнал вас. – Запыхавшись, протягивает бланк, – Девушка. Полчаса назад потеряла сознание у нашего входа. Боль при пальпации, лейкоциты растут. Аппендицит.
Женщина кинула на формуляр мимолетный взгляд. На лице смесь удивления и снисходительности.
– Ну, хорошо, Стасик. Все верно, аппендицит. Хирургия в соседнем корпусе.
– Да я не о том. Подумал, может, вы знаете. Мы кровь на группу взяли. У нее антигенов не хватает, чтобы резус определить.
Беззаботность улетучивается с каждой просмотренной строчкой.
– Проверяли?
– Дважды. Так ведь не бывает?
– Бывает. Готовь операционную на втором этаже, будешь ассистировать.
Врач застыл в растерянности.
– Но вы сами только что сказали, везти в хирургию. Мы же не можем…
– Готовь. Операционную.
Люди строили на века. Многотонным железобетоном наливали коробки, закатывая в асфальт все вокруг. Когда они ушли, сказав, здесь жизни нет, жизнь заново расцвела в привычных формах. Мягко разорвав битумную корку, вспучивая ее корнями, устремилась ввысь, перекрасив зеленью искусственную серость.
Впрочем, ряды пятиэтажных, в основном, брошенных зданий еще хорошо видно с крыши саркофага. Никому в здравом уме не придет в голову забраться сюда ради острых ощущений, но эти двое выбрали для разговора опаснейшее в мире место.
Тот, что повыше, сухопарый, с орлиным лицом, стоит чуть позади, рассматривая клонящееся к горизонту солнце сквозь растопыренные пальцы.
– Знаешь, если бы ты не сказал, я бы и не заметил. Но, да, определенно чувствительность чуть снижена.
– У тебя. Для них это, возможно, приговор.
Голос собеседника, усевшегося прямо на краю стометрового купола, тих, сквозь вой ветра его слов почти не слышно.
– Завидный гуманизм, Грегор. – Сухопарый пожал плечами. – Но ты крупно рискуешь, тебе запретят доступ. Не сомневайся, я был на твоем месте.
– Если я прав, изменения заметят сразу, утриллы есть у почти всех. Сколько времени им понадобится, чтобы признать мою правоту? Две недели? Месяц?
Сухопарый мелко рассмеялся.
– Унижение главы совета. Даже, если ты хочешь использовать меня ради того, чтобы вся власть оказалась у Мары, я не обижусь. Но, ты уверен, что это безопасно?
Грегор не поднимает головы, его взор устремлен куда-то вниз.
– Вполне. И дело не в Маре или совете. Никто не имеет права ограничивать целый вид.
– Имеет, не имеет, вопрос морали. – Разноцветные глаза на остром лице сверкнули, поймав солнечный луч, – Так что от меня будет нужно? Просто подкинуть Ю Лиану химеру?
