– Мальчевская! – слышу через переплетение мелодий гневный возглас и испуганно вздрагиваю, убирая руки с белых клавиш.
У меня инстинктивно возникает желание сжаться до размеров Дюймовочки. Звуки инструментов вокруг замолкают на хаотичный лад. Все. Сейчас будет полный ахтунг. Да сохрани всех Чайковский!
Наш дирижёр с размаху бьет ладонью по партитуре*, поворачиваясь ко мне, и вздрагиваю уже не только я, но и весь оркестр.
– Где всепоглощающий огонь? Где крещендо? Твоя темноволосая башка хоть знает что это такое? Или за пять лет ты ничему не научилась? – Мужской крик взрывом разносится по концертному залу и растворяется в его темноте.
– Это постепенное усиление звука, – тихо произношу я, утыкаясь взглядом в длинный ряд черно-белых клавиш.
– Тогда в чем проблема, Мальчевская? Ты забыла, что это концерт для фортепиано с оркестром? Все должны слышать в первую очередь тебя, а не вон, – Аристарх Григорьевич тыкает наобум пальцем в пухленького парня виолончелиста в среднем ряду, который тут же белеет от страха, – какого-то Васю Пупкина.
– Просто… – нервно начинаю быстро сочинять себе оправдание. Не могу же я сказать, что весь час репетиции меня отвлекал постоянно вибрирующий телефон, в заднем кармане джинсов. Наличие гаджетов на занятиях у самого мэтра нашего университета – Аристарха Граховского сравнимо с приговором на расстрел. Лучше уж сознаться, что я – бездарь. – Просто немного растерялась, – жалобно выдыхаю, подняв, наконец, взгляд на седовласого мужчину в элегантном чёрном пиджаке, накинутом поверх тёмной водолазки.
Стоя в окружении тридцати, покорно сидящих, напуганных студентов и их музыкальных инструментов, Граховский резко хлопает ладонями:
– Всё! Достали! Репетиция закончена. А ты, Альвина, – глаза мужчины суживаются и прокалывают меня взглядом, а и без того крючковатый нос делает его похожим на седого ворона. – Поняла меня, да?
Вообще-то нет, но уверенно трясу головой в согласии, дабы не вызвать адское пламя гнева Граховского. Одним взмахом руки он заставляет рассыпаться по залу всех студентов в обнимку со своими инструментами. Кто со скрипкой, кто с виолончелью, а мне же вообще проще всех. Достаточно опустить крышку огромного чёрного рояля, запихнуть ноты в сумку и выскользнуть налегке из-под тяжёлого взгляда Аристарха Григорьевича.
Миновав в зале десятки пустых рядов с креслами, я тут же хватаюсь за телефон, все ещё плотно прижатый к моей правой ягодице джинсами. Хотелось всё-таки узнать, кто так упорно все полтора часа репетиций мучил мой телефон режимом «вибро».
Стоит едва взглянуть на экран, как глаза настороженно округляются от количества пропущенных от абонента «Крис». В мыслях тут же проскакивает что-то предостерегающе неприятное. Вряд ли моей подруге стало так скучно на Бали, что настолько не терпелось потрепаться со мной по телефону.
Обычно она звонит раз в неделю, чтобы узнать все ли нормально с её квартирой в центре города, за которой я одновременно и присматриваю, и живу. А живу, между прочим, очень даже мажорно. Бесплатно. Спасибо за это крепкой дружбе, начавшейся ещё с горшка детского сада и неуемной энергии Кристины, которая и толкнула ее рвануть на ближайший год на Бали со своим парнем, очень перспективным айтишником-фрилансером.
И как только стал вопрос об отъезде, то Крис, не раздумывая, озвучила мне весьма заманчивое предложение.
– Сдавать квартиру не хочу, а оставлять совсем без присмотра страшно. Тебе всего лишь надо платить по счётчикам и хотя бы раз в неделю убирать. Все же круче, чем ты сейчас теснишься в общаге, в которой постоянно какая-то какофония звуков. Жуть, – поморщилась она, но продолжила уверенно скидывать все свои имеющиеся купальники в чемодан, пока я, задумчиво расположившись на её удобной кровати, осматривала новенький, современный ремонт.
