…Я сижу на продавленной софе, обхватив себя руками и уставившись в стену напротив. Я не смотрю по сторонам. Я ничего не замечаю. Я даже не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я вошла в эту комнату, – здесь нет часов. Только диван, огромный письменный стол, книжные полки и репродукция картины Ван Гога на стене. А окна наглухо занавешаны тяжелыми портьерами. Здесь даже в ясный солнечный день всегда горела настольная лампа. Мне не раз приходилось бывать в этой комнате, и я это точно знаю. Меня еще жутко раздражал этот торшер темно-зеленого цвета со старомодной бахромой. Плетеной. Старомодной. Бахромой.
Но сейчас все изменилось.
Сейчас мне нет дела до этой лампы.
И на то, какое время суток, мне плевать.
День? Ночь? Раннее утро?
Теперь это не имеет никакого значения.
Я просто сижу на одном месте и упрямо смотрю перед собой. Меня не отвлекает даже то, что в комнате полно людей. Они ходят мимо меня, о чем-то переговариваются. Каждый занят своим делом: кто-то методично перебирает бумаги в столе, двое рыскают по шкафам, еще один лысеющий дядька пристроился на колченогом стуле и, положив на колени портфель, заполняет какие-то бланки. В комнату все время заглядывают все новые и новые люди, они отрывисто говорят что-нибудь лысому – «На балконе все чисто», «В ванной проверили», «Сейф вскрываем?» – и снова выходят. Ни один из этих служак даже не удосужился снять куртку или разуться. Они так и топчут светлый ковролин ботинками. Оставляют ошметки грязи. Не замечают этого. Снова шлепают в комнату… Меня всегда бесили подобные манеры служивых людей.
Всегда. Но только не теперь.
Теперь мне все равно.
Я смотрю в одну точку и молчу.
Меня ничто не касается.
Мне безразлично все, что происходит вокруг.
А впрочем, нет, кое-что меня все-таки раздражает: сквозняк по ногам и едва уловимый запах сигарет. Должно быть, в соседней комнате кто-то курит у открытого окна, и нервы реагируют на это. Ничего не поделаешь. На сквозняк реагирую, потому что меня знобит. На сигаретный дым – потому что давно не курила. Нераспечатанная пачка «Парламента» была у меня в сумочке. Но клатч забрали. Все карманы проверили. И даже ключи от квартиры, которые я таскала в джинсах, конфисковали. «Мне бы сигарету. Всего одну сигарету…» – думаю я, плотнее запахивая ворот плащика. Мне холодно. Меня лихорадит. А тоненький дождевик совсем не греет. «Нужно было теплее одеваться с утра», – приходит запоздалая мысль, потом я вспоминаю… Все вспоминаю и едва сдерживаюсь, чтобы не хлопнуть себя по лбу.
Какой бред??? Что за глупые мысли лезут в голову?
«А о чем? А о чем тогда я должна думать?» – тут же одергиваю я себя.
О том, что в комнате пять на шесть метров со старенькой мебелью, зеленым торшером на столе и репродукцией картины Ван Гога лежит труп???
«Труп мужчины. Убит выстрелом в грудь. Зрачки расширены. Смерть наступила мгновенно. Предположительное время смерти…» – звенят в ушах монотонные слова. Я старалась не слушать, что говорит эксперт, но его голос еще долго будет сниться мне в кошмарах.
Меня начинает мутить. Больше всего на свете мне хочется вскочить и убежать подальше отсюда. Но единственное, что я могу сделать, так это просто не смотреть в дальний угол комнаты, где склонился над мертвецом человек в белом халате. Нет, это не врач. «Скорая» была здесь часа два назад. Теперь это место занял судмедэксперт – здоровый дядька с закатанными до локтя рукавами рубашки.
