Я не помню, сколько времени добиралась до Черного Замка, как
долго бродила по бесконечным тоннелям, лестницам, залам и комнатам
высокой башни... Я не смогла бы и сосчитать, сколько мерзких
демонов сразила, сколько неподвижных каменных горгулий при свете
тлеющих факелов безучастно взирали на мой путь.
Винтовая лестница кажется бесконечной. Ступень за ступенью,
пролет за пролетом, поворот за поворотом, вверх и вверх по этой
пещере, выточенной в толще горные породы. Наконец, собрав последние
остатки сил, поднимаюсь на самый верхний уровень башни и решительно
отворяю дверь.
В тесной комнатке я вижу сплетенные тончайшими паутинами
серебряных оправ кристаллы и зеркала, в которых преломляются лучи
света, проникающие в помещение сквозь единственное овальное окно.
Мой взгляд останавливается на крупном прозрачном камне, в гранях
которого алыми отблесками зловеще пульсирует, словно обнаженное
сердце, исковерканное отражение мироздания...
* * *
Мне часто снились необыкновенные сны. О битвах и сражениях, о
бегствах и погонях, о полной опасностей и насыщенной приключениями
жизни. О том, что в моей деревне не могло случиться ни за что и
никогда. Оружие было запрещено по всей округе. В селении, сейчас
называемом Знич, где я провела почти все свои дни с самого
рождения, жители были просты, неприхотливы и покорны судьбе. Год за
годом они работали в поле и в лесу, пасли скот, ловили рыбу, ходили
в храм, платили дань наместникам.
Жили мы с мамой вдвоем.
С ранних лет я привыкла к труду. Возьмешь коня, доберешься до
опушки, погрузишь дрова в сани. А домой животина сама дорогу знает.
Только Мангольда Черногривого никогда не водили на работы, словно
ему предначертана иная судьба.
Хозяйство же мы держали немаленькое. Летом заготавливали сено,
пасли коров и овец. Разводили кур, вальяжно разгуливающих по двору,
а одно время, я помню, и кроликов. Было сложно управиться со всем
этим вдвоем.
Но дела пошли в гору, когда в нашей жизни появились два брата,
Иван и Андреас. Когда-то моя мама Ленора сумела спасти Ивана от
тяжелой болезни, и они приняли ее в свою семью, как родную сестру.
Я знала, что Андреас писал хорошие стихи, хотя мало кому их
показывал. Скромные и немногословные, братья занимались промыслом,
мастерили, помогали во всем.
Жизнь текла своим чередом.
Но иногда, в сонном бреду мне чудилось: дом наш стоит над
позабытой шахтой, и старые засовы уже слишком ветхи, чтобы
сдерживать нечисть, обитающую в темных тоннелях. Я проваливалась в
погреб и искала выход из мрачного лабиринта, спасаясь от покойников
и упырей. Когда же мертвецы меня настигали, я громко кричала и
просыпалась в ужасе, а мама долго не могла успокоить меня. Ей часто
приходилось проводить ночи в моей комнате.
* * *
Подземные лабиринты из снов не давали мне покоя. Я старалась
разузнать, что за загадки хранит наша земля. Но каждый раз мне
указывали, что не к добру интересоваться тайным и темным. Я
догадывалась, что мама знает гораздо больше, чем все остальные. Она
иногда пропадала на несколько дней, говорила, что отправлялась в
лес за ягодами или пасти домашний скот, но, почему-то, просила без
надобности никому не говорить, что она ушла. Я привыкла быть ее
безмолвной сообщницей в делах, загадочных и слишком непонятных для
меня. Когда же я пыталась выведать, что же на самом деле происходит
в мире, о том, что было раньше, мама каждый раз уходила от этой
темы. Лишь один раз призналась, что мой папа погиб в жестокой
битве, и просила больше не напоминать об этом. Я чувствовала, что
мама чего-то боится, и этот страх не давал ей рассказать что-то
важное.
Что же… долгие века минули с давнишних пор, и прошлое навсегда
утекло бурным потоком реки в океан безвременья. Но никакие запреты
не могли вмешаться в мои сны, которые уносили меня из этой
странной, скучной, блеклой и порой бессмысленной жизни в мир ярких
красок и великих свершений, в неведомые пространства, иные миры и
другие времена.
