Утро. Встречный ветер. Краешек солнца над горизонтом.
Скорость, рокоток движка, тряска на неровной грунтовке.
Пыль.
Я – в кожаном плаще, танковом шлеме и мотоциклетных очках с каждой минутой уношусь всё дальше и дальше от комендатуры. Не сбегаю – вовсе нет! – но отбываю к новому месту несения службы. Пояс оттягивает кобура, в держателе закреплён ППС, в люльку сгружены фанерный чемоданчик с личными вещами и мешок с прочими пожитками. Во внутреннем кармане – полный пакет документов. В голове – сумбур.
Паника отступила, но и душевного спокойствия не прибавилось ни на грош.
Я убил человека. Я – убил.
И если морально-этическая сторона вопроса сейчас волновала мало – урод сам напросился! – то от ожидания неминуемых или как минимум вполне возможных юридических последствий натуральным образом крутило потроха.
И это ещё повезло, что к моменту моего отъезда из расположения не только не обнаружили бездыханного тела Казимира, но и вроде бы даже не заметили его отсутствия в медсанчасти. По крайней мере, никаких видимых мер по розыску ушедшего в самоволку курсанта или его убийц пока что не предпринималось.
За ночь я и глаз не сомкнул – всё ворочался, ворочался и ворочался в ожидании решительного топота, стука распахнувшейся двери, приказа одеваться и шагать на выход. И утром, когда получал у старшины командировочное удостоверение и учётную книжку, собирал вещи, прощался с Василем и Варей, напряжение тоже не отпускало ни на миг. Но тогда это были ещё цветочки – вот пока ехал от автохозяйства до контрольно-пропускного пункта, аж взмок весь; так и казалось, что на КПП развернут и отправят на допрос. Но не развернули и не отправили.
Предъявил документы, вывернул на дорогу и лишь там, такое впечатление, начал дышать полной грудью. Глупость, конечно, полнейшая. И не то глупо, что задержания боялся – реально могли и допросить, и на гауптвахту до завершения расследования законопатить, – глупо было расслабляться, просто за ворота выехав. Как выехал, так и обратно заеду, если подозрения в моей причастности к гибели Казимира возникнут.
И всё же напряжение отпустило сразу, как только шлагбаум за спиной опускаться начал. Умом понимаю, что ничего ещё не кончено, да только нервной системе на все доводы разума плевать с высокой колокольни.
Вырвался? Вырвался!
Отсюда и подсознательное желание прибавить скорость. Но сдержался, не лихачил и ручку газа до упора не выкручивал. На выезде пришлось остановиться у пропускного пункта, крышу которого венчала солидная мачта антенны. Сонный младший сержант без особого интереса изучил направление, вернул бумаги и пообещал дать знать о моём выдвижении на Кордон.
– Проезжай! – махнул он рукой, зевнул и скрылся в караулке.
Я и поехал и уж больше не сдерживался, прибавил скорость, подставил лицо встречному потоку воздуха, выкинул из головы страхи и опасения.
Всё! Погнали!
Ждали меня километрах в пяти от города. Дорога там поднималась на небольшой пригорок, а только я перевалил через него и покатил вниз, на глаза сразу попался припаркованный у обочины двухдверный автомобиль со сложенной крышей. Не легковой вездеход отдельного научного корпуса и не патрульная полицейская машина, обычный автомобиль без стилизованной схемы атома на дверцах или таблички «Полиция» за лобовым стеклом, но сердце так и забилось.
Рядом с малолитражкой стоял Альберт Павлович.
Институтский консультант требовательно вскинул руку, и я сбросил скорость, прижался к обочине, стянул с головы танковый шлем.
– Ну и что ты творишь, Пётр?
Резкий вопрос заставил растерянно захлопать глазами; мысли в голове так и заметались.
О чём это он? О чём, о чём, о чём?!
