Введение
«Просто быть писателем»
НАДО ПРИЗНАТЬ, что я впервые полюбил Хемингуэя именно за миф, сложившийся вокруг имени писателя. Как и для многих молодых мальчиков, Эрнест был для меня фигурой совершенного человека, он был моим героем, как некоторые персонажи типа Корто Мальтезе или ковбои, сыгранные Клинтом Иствудом. Я открыл его для себя книгой «Старик и море». Это книга, которую стоит посоветовать прочесть детям. Позже, уже будучи подростком, после его рассказов об охоте и рыбалке, я иногда пытался быть на него похожим. Ведь я тоже получил свое первое ружье на десятый день рождения, и – как и у него – мой отец научил меня распознавать деревья и разбираться в следах животных в лесу. Я был Эрнестом или его персонажем Ником Адамсом: схожесть казалась мне яркой и, скажем так, весьма лестной. Однажды, однако, стоя перед зеркалом, я все же вынужден был признать очевидное: мои метр шестьдесят того времени и мои 50 кг оставляли мне мало шансов на то, чтобы быть на него похожим. И мне оставалось лишь читать его книги, имевшиеся в доме… и это было так здорово!
Лет через десять или чуть меньше я вложил часть своих карманных денег в полный сборник его рассказов. Инвестиция, которую я могу только рекомендовать. Признаюсь, я провел некоторое время, разглядывая его фотографии (моей любимой была та, где он изображен с ружьем рядом с огромной шкурой гризли), а некоторые биографические данные в конце книги позволили мне ознакомиться с его жизнью и его временем. Но я нашел там и новые истории и взахлеб прочел «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера», «Снега Килиманджаро» и «Белых слонов». В 2001 году, во время поездки в Йемен, так как книга была слишком тяжелой, я сделал фотокопии этих трех рассказов, взял их с собой и читал практически ежедневно. Тогдашняя политическая ситуация – а было это сразу после 11 сентября – не позволила мне покинуть Сану, столицу. Точнее говоря, я мог лишь выходить из своего номера. И я до сих пор помню запах той комнаты, ее цвет, это пространство, где в первый раз для меня прозвучал голос Эрнеста, этот голос, ставший вскоре мне таким знакомым. Именно во время этого путешествия Хемингуэй, выйдя за пределы своего мифа, из своей громоздкой легенды, наконец явился мне в качестве писателя. И Эрнест, уже занимавший большое место в моей жизни, обосновался в ней окончательно и бесповоротно. «Пора было завтракать, и они сидели все вместе под двойным зеленым навесом обеденной палатки, делая вид, будто ничего не случилось». Конечно, есть более значительные тексты или, по крайней мере, более известные, но первые строки рассказа «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера» оказали на меня самое неожиданное влияние. По какой-то причине мне понравились эти слова, я полюбил тишину, напряжение между диалогами, я полюбил эти характеры, их жизнь и то, как Хемингуэй «нагружает» свое повествование. Читая и перечитывая рассказ, я оценивал ту работу, что потребовалась, чтобы дойти до такого уровня лаконичности: «Если писатель хорошо знает то, о чем (sic) пишет, он может опустить многое из того, что знает, и если он пишет правдиво, читатель почувствует все опущенное так же сильно, как если бы писатель сказал об этом. Величавость движения айсберга в том, что он только на одну восьмую возвышается над поверхностью воды»[1].
Чуть позже я пристрастился захаживать в бар Хемингуэя в Париже, чтобы пропустить стаканчик. Мне нравился его мир: старые рыбацкие фотографии, пишущая машинка, «Винчестер» над стойкой – все эти сувениры, о которых я узнал однажды, что ничего из них реально ему не принадлежало. Я еще не понял урок: как и многие другие, я видел только верхушку айсберга.
