Мятлик луговой – один из самых ранних злаков.
…Этой ночью мне приснился странный сон. Будто я оказалась в далеком-далеком прошлом, когда люди жили в высоких домах, сами водили авто, ели животных, с вирусами боролись с помощью вакцин, и миром – правили тоже люди, а вовсе не программа. То ли кошмар, то ли, наоборот, умиротворяющая сказка?…
Утром я открыла глаза, и поняла, что это был только сон.
Все пространство вокруг меня было наполнено серо-голубым сиянием. Каждый день подсветка стен в моей комнате менялась под мое настроение. Вернее, задача этих цветовых переливов – улучшить настроение живущего здесь, конкретного человека.
Вот он какой, цвет моего настроения сегодня. Вообще-то я не любила серый, он казался мне скучным и тоскливым.
О грустном же я совсем не хотела думать в эти, самые первые минуты после своего пробуждения. Я и так все время старалась изгнать из своих мыслей звук сирены, оповещающей о карантине. Хоть с тех пор, как я слышала этот звук в последний раз, и прошло много времени, но, подозреваю, совсем забыть его невозможно.
Нина, моя воспитательница, в последнее время часто мне напоминала: «Ты, Рита, уже почти взрослая».
Я и хотела распрощаться со своим детством, и немного побаивалась тех, пусть и добрых, перемен, которые несло с собой взросление. А что, можно же быть взрослой, и жить так, как я сейчас живу, когда считаюсь еще ребенком?
По-хорошему, лучше не думать ни о прошлом, ни о будущем. Это лишние мысли. Ненужные. Все равно прошлое уже не изменишь, а будущее – предопределено Истиной… И только настоящее имеет смысл.
Я лежала, и наблюдала за переливами цвета на стенах. А что, если я не пойду сейчас в Столовую? Просто останусь дома, и буду нежиться в постели – так долго, как захочу… Я заерзала, пытаясь подстроиться под небольшое возвышение плотного изголовья. Укуталась в одеяло с головой, только небольшой просвет оставила, чтобы дышать. Зажмурилась. Но сон уже не шел, и к тому же желудок весьма ощутимо сжался от голода. Вот так всегда – невозможно сопротивляться режиму!
Нет, придется все-таки вставать.
Я вздохнула, потянулась назад, и, не глядя, нажала на большую плоскую кнопку в стене. Без результата.
Эти кнопки при механическом нажатии вырабатывали электричество, и иногда приходилось повторять действие, если электричества не хватало.
Я опять нажала на кнопку, уже приложив значительное усилие. Лишь тогда, с едва слышным стуком, упала в углубление под кнопкой – утренняя жвачка. Я нащупала ее, затем закинула в рот. Принялась жевать, медленно и методично. А иначе и не получилось бы ее раскусить, такую тугую, плотную. Вкус у жвачки нейтральный. Но Лара, соседка по дому, как-то призналась, что ей данный вкус в последнее время кажется горьким, и потому она каждый раз мучается, перетирая зубами «эту гадость», а потом, проглотив, с трудом сдерживает приступ тошноты.
Это странно. Меня вот совсем не тошнило, и никаких других некомфортных ощущений я тоже не испытывала, когда проглатывала уже разжеванную, мягкую субстанцию. Наоборот, после того во рту возникало приятное ощущение чистоты и свежести. Вот как сейчас: я проглотила жвачку, и тут же словно забыла о ней.
Я полежала еще чуть-чуть, но потом все-таки не выдержала и, откинув одеяло, встала с кровати. Подошла к окну, ощущая голыми ступнями мягкий, бугристый пол, напоминающий неровную почву.
Никого на улице. Было видно веранду первого этажа нашего дома, сделанную из прозрачного материала. На веранде тоже никого. Значит, моя другая соседка, Дина, и ее маленький сын Ники, еще не встали.
Я отправилась в туалетную комнату – небольшую, узкую, круглую, вытянутую вверх. Формой она напоминала стакан. Все поверхности здесь в длинных щелях и отверстиях, позволяющих воздуху внутри помещения свободно циркулировать.
