Накануне пэсах и визита Никсона в Москву не вовремя скончался хозяин синагоги Левин.
– Позор! – куратор по делам религии Князев делал бровями птичку. – Каплун, твою мать, за три дня сделай себе нового раввина!
Крепыш Каплун с орденской планкой – хромой вояка – почувствовал себя перед атакой в окопе, из которого не хочется вылезать.
– А шо я?
– Ты председатель!
Прозвучало как «Предатель».
В рождественские морозы, с колядками одновременно, начальство синагоги потихоньку приступало к сбору денег у еврейских богачей, конечно, на мацу. На лист мацы собирали, как на самолет. Но евреи на маце не улетали. А деньги и волнения доконали Левина. Такие дела.
Раввином синагоги назначили гардеробщика дворца культуры ЗИЛа бородатого толстяка Фишмана – пошили ему черный лапсердак, напялили кастрюльную ермолку. О, готово!
Самолет с Никсоном еще только летел над океаном, а туристы осмелели – раздавали посылки с кошер в синагоге.
– Дай пару долларов.
– Передай письмо.
– Евреи, контакты с иностранцами запрещены! – набрасывался Каплун на соплеменников. – А ты вот, кто такой?
– Я Мойша, сын Гитл, – сказал американец.
– Что у тебя в свертке?
– Копченое мясо, вино, маца – шмура, сыр, шоколад, растворимые супы.
– Дай сюда этот сверток! – велел Каплун. – А вы что встали?! Идите молитесь! И быстро домой, уничтожать хамец – хлеб, муку и всякое такое. Пучеглазый, я к тебе обращаюсь, а то не доживешь до следующего пэсах, иди – иди, шлемазл. А ты Мойша, сын Гитл, американский шпион, получи в награду от Всевышнего здоровье, парносу и долголетие – в радости и достатке. Все! Все расходятся, митинг окончен или синагогу закроют к чертовой матери!
Солнце наследило одуванчиками в траве. Редкий пэсах без снега в Москве, но ведь бывает! Тощая ребецен Доба в черном платье и парике писала химическим карандашом номер очереди за мацой над номером смерти бывшему узнику гетто.
– Есть надежда?
Воплощение «Казней египетских» усмехнулась:
– Шрайбт нумер! Тойзенд зиксцикс…
Толкали со всех сторон – каждый наводил порядок.
– Чтоб вы сгорели! – трепыхался в центре Фишман, рыжий и потный – шаровая молния.
Ну и приход достался от покойного Левина – ветераны, инвалиды, понаехавшие из подмосковья, подаванты, отъежанты, диссиденты-сионисты… Чемоданы уже упакованы. Просто нет слов. Чья-то грудь легла ему на лицо.
– Хелпт мир! – Фишман на женской груди, как арбуз на тарелке.
Но кто его услышит? Разве вон тот – излом бровей, орлиный взгляд и ермолка лихо сбита на ухо. Это Каплун.
– Некейва, отпусти раввина! – он-таки оттащил несчастного Фишмана за красную взлохмаченную бороду от сдобных цицек, не в пэсах будет сказано.
Каплун взметнул костыль, как посохом Моисей перед Исходом.
– Ну, за мацой, евреи, становись!
Потняки пихали грудастых евреек и двигались за «командиром».
– Нумер айн, босяки! – и огрел костылем очкастого счастливца, как благословил.
Фишмана донимали интеллигенты.
– Рабби, кто главнее – Моисей или Аарон?
– Где? – Фишман вздохнул полной грудью, свел лохматые брови к носу. – Где ты их, сволочь, видел!? Сойди с моей ноги!
На лестнице курили отъежанты.
– Ничего не берите. Там все есть.
– На каждом углу – холодильник.
– Бесплатно?
– Они все выбрасывают на улицу и покупают новое. Телевизоры цветные выбрасывают!
– В Израиле?
– Нет, в Монголии.
– Зять отправил мотоцикл, самовар, матрешек.
– Через Одессу? Мишигенер, а если вас не выпустят?
– Что вы расстраиваете человека? Вы пришли за мацой? Ге й ин дрейд. Антисемит!
– Сам такой! От таких мы убегаем.
– Вы убегаете от собственной тени.
На лестницу поднялись отказники: маленький Гриша Розенштейн. Мистик с авоськой и жиденькой бородкой а-ля хабад-любавич. Он улыбался, словно у него уже талон в кармане. Он счастлив, что сбежал от жены. Его окликнул Ваня Гой.
