– Я хочу, чтобы ты меня обоссал.
– Что? – я поперхнулся дымом от сигареты и уставился на Аню.
– Я хочу, чтобы ты меня обоссал, – упрямо повторила она, с вызовом впялившись мне в глаза.
– Нахуя?
Мы только что закончили заниматься сексом и стояли, куря на балконе. Аня отвела взгляд.
– Понимаешь, это такой фетиш. Мне очень хочется ощутить, как твоя горячая струя бьёт по моему телу, и тёплая моча плавно стекает вниз, – она провела руками по тощим бёдрам, очевидно символизируя траекторию стока, – ты поссышь на меня?
– В рот? – уточнил я на всякий случай, вспомнив несколько просмотренных роликов с подобной тематикой, где жирные самки хлебали сливаемый им в пасть «мате» с жадностью верблюдов, только что вышедших из засушливой Сахары. Аня скривилась.
– Фууу, ну нет, конечно. Только на лицо и грудь. И вообще – это такой интимный акт высшего доверия друг к другу. После этого мы перейдём на новый этап отношений и будем всегда вместе.
По моему мнению, с этой функцией отлично справляется совместная долларовая ипотека и трое детей, но спорить не хотелось.
Мы познакомились четыре месяца назад в городском парке, где Аня вместе с подругой отмечала свой восемнадцатый день рождения, а я подрабатывал, раздавая рекламные буклеты известного обувного бренда. Аня была сексуальна и обольстительна, а я был пьян и искромётно весел. Конфетно-букетный период сроком в одну неделю, секс после третьего свидания на грязной скамейке автобусной остановки, два совместных похода в KFC и поездка с друзьями на районный рок-фестиваль. Я – начинающий консультант салона сотовой связи, с хорошей перспективой карьерного роста до старшего менеджера торгового зала, а она помощник воспитателя в детском саду «Ладушки», отлично делающая минет и замечательно готовящая котлеты по-киевски. Теперь, для перехода на новый этап отношений, я должен был на неё поссать. Расставание в мои планы не входило.
– Хорошо, – сказал я, приспуская резинку своих семейных трусов.
– Нееет. Ты что, дурак? Ну не тут же, – она схватила меня за руку и потянула за собой в ванную.
Я поплёлся за ней, по пути вспоминая, как в ясельной группе во время тихого часа обоссал своего обидчика Петю Гладких, сломавшего мою игрушечную пожарную машинку. А потом он нажаловался воспитательнице, и меня на полчаса поставили в угол. Это детское воспоминание было, вероятно, единственным, что могло меня каким-то образом примирить с окружающей действительностью.
В ванной Аня скинула с себя халатик, запрыгнула в чугунную ёмкость со следами навсегда въевшейся ржавчины и, сев на корточки, застыла в напряжённом ожидании готовящегося к прыжку льва.
– Давай, – сказала она, зажмурив глаза.
Я достал член и прицелился ей в лоб. Поссать в лицо помощника воспитателя детского садика «Ладушки» – в этом определённо есть какой-то вызов обществу и морали. Что-то дико революционное и протестное. Это почти как пойти на митинг против действующей власти или записаться в бойцовский клуб, первое правило которого «никому не рассказывать о бойцовском клубе», только при этом тебя никто не будет пиздить и составлять административный материал.
Хотелось бурным напором, словно из брандспойта, сбить её с ног, чтобы она барахталась в моче, захлёбываясь и прося о помощи. В этом есть даже что-то ницшеанское, убеждал я себя, сжимая пальцами вялый член. Но, несмотря на все мои философские измышления, струя почему-то не шла. А я всё острей ощущал себя каким-то золотодожным импотентом, тщательно скрывая нарастающее чувство неловкости перед сидящей в ванне девушкой. Сжав зубы, я собрался с силами и максимально напряг мочевой пузырь, так и не сумев выдавить из него ни капли. Аня, поёрзав по дну, приоткрыла глаза.
