Прошлое лето тянулось будто бы бесконечно в своем застывшем знойном однообразии. Тянулось под оглушительный треск кузнечиков по пыльным обочинам где-нибудь в средней полосе, в раскаленном до бесцветного состояния лабиринте очередного города. Под пожухлыми от жары ветвями ивы в городском парке на берегу высохшего пруда. Даже под землей эскалатор метрополитена уносил вниз во все тот же невыносимый зной, а поезда разгоняли по туннелям седой пепел обгоревшей кабельной изоляции. Тянулось оно повсюду, периодически замедляясь и даже останавливаясь вовсе. Будто в нерешительности перед какой-то роковой мрачной неизбежностью, понятной лишь ему одному.
Или сама природа, раскачав свой маятник из одного состояния в другое, забыла теперь про него и ушла прочь, а он застыл в одном и том же положении, так что и ни то, и ни се, но уже понятно, что надолго.
И хотя казалось, что хуже и быть не может, предчувствие чего-то такого, как будто еще более неотвратимого, тут же наполнило, иссушенные жарой и долгим терпением, многочисленные умы городского и сельского населения.
А потом уже глянь, все только об этом и говорят.
Однако, в силу того, что довольно продолжительное время ничего конкретного не происходило, все эти умы довольно быстро успокоились и снова привычно застыли в ожидании чуда, вопросительно глядя то на запад, то на восток, то в прошлое, то в будущее. Уже даже не замечая ни себя, ни то самое место, в котором они теперь пребывали, не осознавая, насколько бесполезным и даже опасным может оказаться подобное ожидание.
Хотя кому это пришло бы тогда в голову. Все же жара стояла и правда несусветная. Сущее пекло. Потому и не случалось решительно ничего нового. Происходили вполне естественные для жаркого лета катаклизмы. Были и пожары, и засуха, и участившиеся инфаркты. Сначала еще тонули много, алкогольные отравления случались, а потом уже одни пожары, да приступы. Тут уж ожидай не ожидай, а против статистики не попрешь. Полная тишь и видимость священной пустоты на тысячу верст вокруг.
И кабы знали, что так за все лето ничего и не произойдет, то, может, и не ждали бы ничего. Если бы знали, что ждать нечего. А то и сами чего сделали бы.
Но никто ничего такого не знал и даже не догадывался. Умы были уверены в себе и своих ожиданиях. А любое напряжение, в конце концов, должно же как-либо разрешиться.
И только уже осенью, когда лето незаметно все же закончилось, и жара спала, а так ничего и не случилось, решительно все вокруг почувствовали разочарование и горечь обиды.
А как же иначе? Столько времени пролетело в ожидании и все впустую.
Но даже тот момент не стал переломным. Разочарование, как часто бывает в таких случаях, совершенно подавило инициативу. Да после такого жаркого лета и сил собственно никаких не осталось. А за летом последовали столь же трудные времена года, как осень и зима. А уж зима как-то особенно затянулась.
Дни короткие, ночи длинные, так что один день от другого не отличить, а тот другой от ночи. А зима все тянется и тянется. Зима без конца и без края, а весны все нет и нет.
И тут уж все так эту весну стали ждать, будто в ней одной заключалась теперь вся их надежда и спасение. И как только стали все на нее, на весну, уповать, ожидание вовсе нестерпимым сделалось, а зима в очередной раз снегу навалила по пояс, да подморозила как следует. Так что весны даже в календаре словно временно не стало. Одни пустые клетки без чисел.
Весна пришла, когда совсем ее перестали ждать. Пришла, будто натурально свалилась с неба вместе с таким сразу теплым и пронзительным весенним солнцем.
