Я умирал.
Умирал медленно и мучительно.
От понимания этого было жутко и противно.
В покоях, где я вырос и провел большую часть своей жизни, я думал о том, что если смогу выжить…
Если выживу.
Неужели и боги должны выживать?
Выживать, жевать… Жевать, чтобы выживать.
Чепуха какая-то!
Я тяжело переворачиваюсь на правый бок. Грудь сдавливает, ноги сводит судорогой. Я был ранен пять раз, и никогда не относился к этому серьезно. Я просто не боялся смерти.
Но теперь она рядом. Близко.
Но я то знаю, что не умру! Боги не умирают. Они бессмертны.
А я – бог.
Тогда почему мне сейчас страшно?
И я по слогам произношу эти два слова. Вслух. Чтобы быть услышанным собою.
– Мне… страшно…
И в этом я могу признаться только себе.
Люди, с которыми я мог бы об этом поговорить, увы, уже давно в Стране Запада. Одних я отравил, других убил. Жаль. А ведь именно сейчас они мне и нужны.
М-м-м… Опять этот приступ боли.
Где же мне взять силы, чтобы превозмочь эту боль? Неужели боль, физическая боль может быть сильнее меня?
Неужели такое возможно?
Почему Ра не помогает мне?
Где же чудесное исцеление? Где могущество, которым так славятся боги? Или этот мир признает и считается только со здоровыми и сильными? Но ведь я бог этого мира! Тогда почему мир отказывается от меня? Неужели он может быть сильней меня?
Глупые, глупые мысли. Они раздражают меня. Они делают меня злым.
А наставник всегда говорил, что злоба – обратная сторона слабости.
Неужели я стал слаб?
Уберите. Кто-нибудь, уберите от меня эти мысли! Уничтожьте их!
Не слышат. Никто меня не слышит! Где же все? Ах, да, ведь я просто не могу кричать. Просто не могу… Грудь… Что-то сдавливает грудь…
Сейчас… Сейчас, я кого-нибудь позову.
Я… я смогу…
– Пафнутий.
Но ведь это же не крик, это шепот. Неужели этот тихий и слабый голос мой?
Неужели голос бога может быть так похож на писк?
А-а-а! Какая боль…
Где же Пафнутий? А – а-а, вот и он. Наконец-то…
Мой верный слуга, мой любимец.
Он нежно смотрит на меня.
Ни одна женщина не умела так смотреть на меня. Может, поэтому я ни одну и не любил?
А Пафнутия люблю.
Его холодные пальцы осторожно прикасаются к моему горячему челу. О-о-о, какое это облегчение. Он все понимает, он все знает.
Он сейчас мне поможет.
Слуга спасает бога.
Как же судьба любит иронизировать.
Но я прощаю ей это.
Потому что у меня хорошая судьба.
Стоило моей матери оступиться – и она никогда бы не стала женой бога, сына солнца Амона-Ра, а я – сыном фараона.
Пафнутий осторожно перевязывает мою рану. Его лицо серьезное и усталое. Он знает, чтобы я смог встать на ноги, должно пройти много времени.
А есть ли оно у меня?
Время…
Когда-то его было так много, что я не задумываясь тратил свои годы.
Думал, что буду… Впрочем, какая разница, что я думал тогда.
Я тяжело вздыхаю и прикрываю глаза. Я отдаю свое тело боли. Я в муке и беде. Приступ боли усиливается, и в какой-то момент я начинаю кричать.
* * *
Лежа на циновках в дворцовом саду братья завороженно следили за белоснежными облаками. В пронзительно голубой синеве они образовывали странные причудливые фигуры, то необыкновенных животных, то людей, а то и просто неизвестные земли с вычурными дворцами. Упоительный покой царил на земле. Все было как всегда, как обычно. Между богами и людьми была гармония, цари правили подданными, а высшие силы управляли царями. Иного желать и невозможно. Особая немногочисленная каста избранных с голубой кровью посвященная в таинства и сказания богов взращивала себе подобных с усердием, а порою жестокостью. Сын царя не имел права быть человеком, а человеческий сын не мог желать стать царем. Так было испокон веков, утверждали жрецы. И сомневаться в их словах никто не имел права.
– Я не хочу быть царем, – неожиданно прошептал Аменемхет.
