Человека делают старым не морщины, а отсутствие мечты и надежды.
Хорхе Анхель Ливрага
Город Царское Село (Пушкин)
17 апреля 2025 года
Говорят, в молодости человек выглядит таким, каким его создал Бог. А в старости – как прожил жизнь… Тогда выходит, что я прожил большую жизнь, где каждая морщина – это память.
Я стоял в своей спальне напротив большого зеркала. Это, наверное, форма мазохизма такая – смотреть на себя старого. Но фантазия у меня еще ого-го, так что чаще всего я видел в зеркале молодого и готового прожить целую жизнь молодого человека. Статного, чернявого с зачесанной копной волос, смазанной гусиным жиром.
Я видел себя таким, каким был в 1942-м, когда, приписав себе полгода, отправился поступать на ускоренные курсы командиров. Или такого себя, какому зачитывали приказ, подписанный лично адмиралом Кузнецовым – о присвоении мне звания лейтенанта за особые заслуги.
Я не хотел видеть этого сгорбленного старика, покрытого морщинами. И он таял перед моими глазами. Я не видел редких седых волос, что только и остались от чернявой гривы. Я же другой, я все еще молодой… В молодости сны и мечты уносят в будущее, в старости – в прошлое.
– Экий я красавец! – сказал я, разглядывая себя в зеркало. – Здравия желаю, товарищ лейтенант 571-го отдельного батальона 260-й бригады морской пехоты Балтийского флота Никодимов Ефрем Иванович. Век прожил, а хоть завтра в ЗАГС какую молодку, девочку-восьмидесятилеточку поведу.
И за что мне такое?.. Это же не метафора, когда я говорю, что век свой прожил. Через двенадцать дней у меня день рождения. Сто лет, как в обед. Торжество, мать его. И зачем, почему я столько живу? Чтобы стать свидетелем краха Союза? Строили коммунизм и… всё, построили! Зато теперь все такие независимые!..
– Алиса, девочка, как там вообще… Какие на сегодня новости? – спросил я, снимая китель и примеряя другой.
«Алиса» у меня правильная, никогда не включает современный… Этот… контент, как говорят молодые.
– Сегодня состоялось заседание центрального комитета коммунистической партии Советского Союза. Генеральным секретарем товарищем Леонидом Ильичом Брежневым на повестку были вынесены острые вопросы… – вещало радио из глубин прожитых лет.
– О как! Острые вопросы поставил дорогой Леонид Ильич. Чего же ты острые колья не поставил, чтобы усадить туда предателей! – продолжал бурчать я.
Потом усмехнулся своей старческой улыбкой и стал протирать полотенцем зеркало. Это оно, наверное, запотело от того, что увидело такого красавчика. Улыбнулся еще раз, вспомнив поговорку, что мертвые не потеют. Так что в зеркале – живой человек, который изрядно задержался на этом свете.
– Алиса, «Смуглянку» мне дай! – сказал я.
– Как-то летом на рассвете… – зазвучала песня.
– Эх ты, набор цифр… – усмехнулся я.
Смуглянку она мне только в виде песни даёт, пощупать бы молдаванку, что виноград собирает. Ну и ладно – тоже память.
Покрасовавшись сперва в форме морского пехотинца, а потом и в кителе сотрудника КГБ, я подошел к окну. Город Пушкин, ну или Царское Село, опять был полон туристов. Шли бы дворец смотреть, а не шастать, где честные люди живут!
Вновь я усмехнулся, едва представил, что было бы во дворе, если бы лет так семьдесят назад меня увидели в кителе майора КГБ. Наверное, весь дом обходили бы за километр. Послужил я в конце войны в СМЕРШе, а потом и в Комитете, а после, когда «дорогой Леонид Ильич Брежнев» зачищал КГБ после смещения Семичастного, так и учителем в Пушкинской школе. Дальше завод, пенсия – и вновь школа…
Пытался доказать, что история – это не просто даты. Не чёрточки между цифрами. Это жизни людей, и наша жизнь тоже. А трудовик – это звучит гордо! Был я и тем, и другим, и третьим.
