Акт I. Глава 1. Белградский синдром
Для чего-то я родился,
Но я что-то не того
В минуты боли и страха, когда жизнь висит на волоске, сознание невольно поднимает старые, глубокие и обидные воспоминания – о прошлом, потерянном времени и несбывшихся мечтах… Получив пулю в плечо, я обрел шанс вспомнить начало моей истории, или как пришлось встретить ядерную войну в Москве, а не в Белграде.
Я видел мимолётные кадры: вертолёт, белые халаты, снова вертолёт, движение ламп на потолке, и множество озабоченных лиц. Перед глазами брызжет яркий свет, сменившийся абсолютной чернотой, и частицы полетели быстро-быстро за спину – не поспеть за ними. Озабоченно смотрела в мои глаза медсестра: «Ой, мальчишка же совсем, ну как так, вся жизнь впереди…»
Я – просто зумер, который не заслужил таких испытаний.
Афганские пули пригвоздили меня к сухой и горячей земле. В одну минуту даже показалось: ну всё, видимо, не судьба спасти мир, попаданец я такой себе. Кто-нибудь принесёт мне на прощание тыквенный латте?
Частицы, склеившись в пучки, лучами расплылись по чёрному горизонту. Всплыло недовольное лицо Ельцина, раздражённое и в красных пятнах: «А что ты здесь делаешь? Тут генсек, члены Политбюро, понимаешь. Разве твоё место не в России?»
– Словно меня кто-то спрашивал, чего я хочу, – огрызнулся в ответ.
– В тысячелетней истории России не бывало такого, чтобы в неё влезал подросток, нытик, противоречащий нашему быту, устоям, традициям…
– Но не вы ли меняли Россию все девяностые? – пытался рукой отогнать надутое лицо Ельцина.
– Мне предстоит это сделать. Я, Борис Николаевич Ельцин, заслуживаю стать президентом… А вот кто ты? Ты, как не ошибка истории ли, магически залезшая в естественный ход истории, понимаешь?
– А что, если вы оказались причиной многих бед?
Голова Ельцина, как шар, распухла в черном космосе. После продолжительной паузы, изжевав до боли свои щёки, она вновь заговорила:
– Вот… всё-таки винить надо 1985 год… Когда начались преобразования, когда они забуксовали, забуксовал человек, всё устроивший, – Ельцин метнул взгляд направо, затем налево, и удостоверившись в интимности разговора добавил: – Речь о главном реформаторе, о Горбачёве. Но я, так сказать, на правах организатора тут, в Советском Союзе. А ты чужак. Никто не свяжет с тобой надежды. И скоро от тебя избавимся.
Слова Ельцина удивили меня. К чему это всё? Какого черта он точит на меня зуб? Неужели он так оскорбился, когда я зашел вместе с Федосовым на трибуну для высшего руководства? Но никакой вины за собой не чувствовал, скорее наоборот, закипающее раздражение.
Я сказал:
– У меня есть особая миссия. Я её себе не просил. Вы можете помочь мне спасти СССР – в любом виде, в каком только возможно, – или уйти с дороги. Я готов сражаться.
– Ты валяешься в кабульской больничной койке, мальчуган, – Ельцин раздраженно крякнул. – У тебя пуля в плече. Это я тебя могу спасти, вытащив из Афганистана, а ты кого собираешься спасти? Да и кто ты? Кто тебе сказал, что у тебя особая миссия? Выскочка. Уличный бандюган, знай свое место. И выброси этот ореол спасителя, наконец.
– Сам выскочка.
Лицо Ельцина раздулось ещё сильнее – скоро оно меня поглотит.
– Ребячество. Я тебя растопчу.
Голова лопнула, и мой разум резко полетел вперед. Потом, словно сработал гравитационный луч, потянуло в другую сторону, где точка расширялась ежесекундно.
– О нет, нет-нет, только не вы, придурки, – замахал я несуществующими руками.
– Андрей! Андрей, стойте, это же я! – гигантская голова знакомого ведущего летела на меня. – Это же я, Михаил Сбитнев. Да куда же вы?!
– Уйди, я умираю.
– Но нам нужно интервью. Такой момент теряем, что вы как не человек!
– Ты рофлишь? Ау, очнись, чечик – меня пристрелили в Афгане. Какое ещё интервью ты захотел?
