Авеню Гардет, 10 Стрит…
Братья Уорены были забавными малыми. В них всегда искрилась та неудержимая, слепящая энергия детства, когда мир кажется бескрайним полем для подвигов. Их вселенной было старое футбольное поле, заросшее жгучей крапивой. В детских руках обычные палки превращались в рыцарские мечи, а сорняки – в исполинское вражеское войско, наступающее на их хрупкое королевство. Они были последними его защитниками, два юных рыцаря, выживших в кровавой сече, два брата, на чьих плечах лежала судьба мира. Билл – пламя рыжих волос, обрамлявшее лицо с глазами цвета глубоких, чистых изумрудов. Том – темноволосый, с глазами-хамелеонами, что вбирали в себя небо и время года: зимой они отливали холодной, почти ледяной синевой, а с приходом тепла мутнели, становясь пепельно-серыми, как грозовое небо. Такие разные внешне, но кровь в них текла одна, отцовская. Иоан, их отец, – высокий, атлетичный исполин с той же огненной копной волос и пронзительными изумрудными глазами, что и у Билла. Но за этой внушительной статью уже тогда таилась тень, предвестник бури.
В их доме жила девушка – Ванесса. Ее волосы цвета лунного серебра ниспадали на плечи, словно у сказочной принцессы, случайно забредшей в их простую деревушку. Вся женская половина поселения тихо сгорала от зависти при виде ее колдовской, природной красоты, ее лица, словно выточенного ангелом, ее фигуры, от которой замирали сердца. Когда Ванесса ступала по пыльным улочкам, мужчины теряли голову в пьянящем дурмане гормонов, их взгляды жадно провожали ее ускользающий силуэт, ее летящую походку. Каждый мечтал коснуться ее, заполучить, увлечь в объятия. И это слепое желание не угасало даже тогда, когда Иоан, снедаемый темной ревностью, узнавал об очередном поклоннике, и запись к местному травматологу для незадачливого ухажера становилась неотложной.
Том и Билл… Их души сплелись с самых первых дней. Они дышали одной любовью, чистой и глубокой, как горный родник. Неразлучные, они делили все – секреты, мечты, тихие вечера под звездным небом. Ванесса, как хрупка среброволосая фея, окутывала их своей безграничной нежностью. Даже сквозь вечную нужду и нехватку денег она умудрялась находить для них маленькие сокровища – заветные игрушки, яркие журналы, альбомы для раскрашивания. Ее любовь была тем щитом, что хранил их мир. Взращенные в этой атмосфере абсолютного принятия, Том и Билл не знали ссор, не ведали ядовитой ревности из-за внимания – того самого чувства, что так часто отравляет отношения родных братьев и сестер.
«Мне ли не знать, мне, кто вел ежедневные баталии с двоюродной сестрой за право спать рядом с бабушкой!»
Им же такое и в голову не приходило. Они выросли с нерушимой клятвой в сердце: всегда, во что бы то ни стало, стоять друг за друга горой.
Но даже самые крепкие нити рвутся. Даже самая чистая любовь не вечна под этим холодным небом. Закон Вселенной неумолим: всему приходит конец. И для братьев Уоренов этот безжалостный, сокрушительный конец наступил слишком рано, оборвав их юность на взлете. Приговор был вынесен звездами или судьбой – 23 мая 2003 года. Место исполнения – дом на Авеню Гардет, 10 Стрит. В тот самый день, когда им исполнилось восемнадцать. День, что должен был стать рассветом взрослой жизни, обернулся непроглядной ночью. Точкой невозврата.
– Билл, милый, неси же торт скорее! Семи уже подвывает, так по тебе соскучился! – Голос Ванессы, обычно звонкий, прозвучал с кухни чуть устало, но тепло.
– Да, уже несу!
Семи… Белоснежный лабрадор, живое воплощение преданности, подаренный Биллу на пятнадцатилетие близким другом семьи. Для Семи существовал лишь один центр вселенной – Билл. Его слово было законом, его присутствие – единственной реальностью. Ни Тому, ни тем более Иоану пес не позволял даже мимолетной ласки, если хозяина не было рядом. Он рычал глухо, напряженно, не позволяя чужой руке нарушить их с Биллом пространство. Несколько раз его клыки стали последним аргументом против Иоана. Это случалось в те страшные ночи, когда отец, одурманенный пьяным угаром, врывался в комнату Билла, изливая на сына свою черную желчь и горечь. Лишь командуя, унижая того, кто не смел перечить, Иоан чувствовал себя мужчиной, отцом. Он упивался этой жалкой властью над покорной душой, ибо глубоко внутри корчилось, извивалось червем осознание собственного ничтожества, и эту зияющую пустоту нужно было чем-то заполнить. Но Семи видел слезы на лице своего мальчика. Видел страх в его изумрудных глазах. И тогда пес становился защитником. Две глубокие отметины на ноге Иоана, заставившие его неделю ковылять на костылях, стали суровым уроком. С тех пор он больше не рисковал вымещать злобу на сыне – по крайней мере, в присутствии пса. Иоан стал обходить Семи десятой дорогой, чувствуя на себе неотступный, тяжелый взгляд умных собачьих глаз. А Семи… Семи продолжал следить. Настороженно. Неотрывно. Словно чувствуя, что настоящая беда еще впереди.
