– Труп?
– Он самый. И похоже, криминальный.
Сторож садового товарищества «Пехорка» выпучил глаза, схватился за голову.
– И что же делать?
– Сам как думаешь?
Я тяжело вздохнул, еще раз зачем-то попытался нащупать пульс на сонной артерии мужчины. Без вариантов – покойник. Голова проломлена в районе затылка, сам весь уже закоченел. Оно и понятно – декабрь 80-го года выдался холодным, с обильными снегопадами и двадцатиградусными морозами. Тут живым-то превратиться в сосульку – пустяковое дело. Что уж говорить про трупы…
– Звонить в милицию, – наконец сообразил сторож.
Я посмотрел на мелкого чернявого мужичка по имени Семен Петрович («Зови меня просто Петрович»). Именно он четверть часа назад бросился под колеса нашей скорой, призывно размахивая руками.
– Вот что ты нам устроил? – Из рафика вылез мрачный Харченко, плюнул на снег. – Не мог вызвать местную скорую?
Сторож от такого наезда выпал в осадок.
– Ну как же так, товарищи! Вы же все одно мимо ехали…
– Вот именно что мимо! У нас свои дела… – Водитель обреченно махнул рукой.
«Дела» были загружены в рафик нами в четыре руки в доме тещи Харченко в Малаховке. Разобранный диван, шесть стульев. Я выругался про себя. Это попадос. «Андрей, будь человеком, помоги с перевозкой мебели, вот доктор не против…» Нет, все водилы на скорой калымят и гоняют автомобили по собственным делам. Договариваются с диспетчерами – мол, сломался – и делают гешефты. Но зачем я-то во все это полез? И ведь отговаривала меня Томилина: «Давай, Андрей, выйдем у какого-нибудь кафе, посидим, кофе попьем, а Харченко сам справится…» Во-первых, какое кафе в такую рань, во-вторых, хоть один медик в машине должен присутствовать. В итоге Лена упорхнула отмечаться в очереди за кухонным гарнитуром, а я как дурак дал слабину и поперся в Малаховку с Харченко.
– Думал, что человек умирает, некогда вызванивать. – Сторож расстроенно развел руками. – Мужик-то шевелился.
– Да показалось тебе!
Живот неприятно скрутило, я полез за таблетками с висмутом. Вот еще тоже приключение на мою голову. Первые два дня было настолько худо, что я уже жалеть начал. Ну вот стоило пить эту дурацкую бактерию и доказывать окружающим, насколько я крут? Ходи теперь с гастритом, глотай лекарства по расписанию. Того не ешь, этого не пей…
– Не мог он шевелиться. Мертв потому что.
– Так что же делать?
– В милицию звонить!
Нам хана. Сейчас приедут опера, внесут номер скорой в протокол. А потом Лебензон нас с Харченко съест без соли за то, что гоняли машину по своим делам в рабочее время. Вот уж оторвется зав подстанцией… Так подставились, что выговором тут не отделаешься.
– А что им сказать. Ну, кто умер-то?
Я опустился на корточки, охлопал дубленку и пиджак жмура. В одном из карманов было что-то плотное. Я засунул руку, вытащил листик, сложенный вчетверо. Развернул.
– Что там? – нетерпеливо спросил сторож.
– Погоди, дай рассмотреть, – сказал я, всматриваясь в строчки. – Видно хреново. Ага, это больничный. Вот, видишь, «выдается сотрудникам КГБ, имеющим воинское звание».
– Япона мать! – заорал Харченко, пиная колеса рафика.
* * *
Ментовские опера и следаки? Ставлю галку.
Прокурор района с командой? Есть. Гэбэшная братия? Приехали на трех «Волгах». В комплекте – розыскные собаки, криминалисты, разве что вертолета в воздухе не хватало, видимо, погода не способствует.
Допрашивали нас аж трое силовиков – от прокуратуры, от КГБ и от МВД. Я строгонастрого запретил Харченко врать – диван в салоне не скроешь, да и проверить любую версию с вызовом, трансфером больного в больницу очень легко. Благо в гэбэшных «Волгах» и в ментовском «козлике» есть рации и радиотелефоны.
