Я перебирала пальцами белые лепестки, сидя на каменном бортике сломанного фонтана. Спрятанный в глубине тенистого сада, он был своеобразной достопримечательностью нашего широко известного в узких кругах интерната. Воспитанницы за глаза называли это закрытое во всех смыслах заведение питомником по аналогии с псарней, где растили породистых щенков для продажи богатым владельцам. Так и девочек госпожи Вулф после первого совершеннолетия, наступавшего в пятнадцать, выставляли на торги частных аукционов. Все выпускницы были собственностью хозяйки, которая покупала нас детьми, растила, одевала, давала блестящее образование и, если требовалось, тратилась на коррекцию внешности, чтобы превращать обычных подростков в идеальных «живых кукол», за которых толстосумы платили огромные деньги.
Школа госпожи Вулф была совершенно законной. И реши кто-то из нас предъявить ей претензии, мы бы проиграли суд. Выкупая детей у родни, владелица интерната четко следила за оформлением документов, передающих ей все права на будущих воспитанниц. После заключения договора она становилась единственной опекуншей для приобретенной малышки: ее мачехой, наставницей и тюремщицей в одном лице. Госпожа вкладывала в нас силы и средства, чтобы потом вернуть все с лихвой после продажи очередной очаровательной «куколки».
Я, Эрилин Каро, считалась жемчужиной ее коллекции. В жилах моих текла кровь с примесью магии фейри, всплески которой в последнее время были настолько редки, что за остроухую воспитанницу с блестящим образованием и от природы симпатичной мордашкой хозяйка интерната планировала выручить сумму, равную продаже десятка моих ровесниц. Мнением говорящего товара никто, естественно, не интересовался. Нам всем с детства вбивалась в голову мысль, что быть послушными игрушками для будущих владельцев – это наша святая обязанность и единственное призвание. Некоторые бунтовали, а потом исчезали на несколько недель и возвращались тихими и покладистыми, словно настоящие марионетки. Я не хотела покидать стены школы, пусть мне тут и не нравилось. Но еще больше печалила разлука с единственным другом, которым стал для меня огромный белый цветок, выращенный в саду с помощью дара феи. Однако открыто идти на конфронтацию с госпожой Вулф и ее помощниками я опасалась, помня о судьбе предшественниц.
Да и бежать, если честно, было некуда. Отец продал меня после смерти матери, скончавшейся при родах уникальной дочурки. Он был чистокровным человеком, жена – тоже. Это значило, что меня зачал кто-то другой. Тайным любовником мамы был потомок фейри, последние представители которых покинули наш мир много веков назад. Но дар, точно зеленые побеги в благодатной почве, нет-нет, да и прорастал в полукровках, чьей отличительной чертой являлись заостренные кончики подвижных ушей и невероятно чистые яркие глаза. Я относилась к таким. И отец, который родным мне стать не захотел, выгодно продал ненавистное дитя, убившее его любимую супругу, госпоже Вулф.
Поглаживая ластящийся к ладони бутон, я наслаждалась последними днями свободы и прощалась со своим верным другом. В отличие от соседок по комнатам цветок никогда мне не завидовал, не боялся моих магических способностей и не избегал моего общества. Хотя куда ему, бедолаге, бежать-то с клумбы? Правильно, некуда! И все же именно он был тем единственным существом, которому я могла раскрыть душу.
– Сегодня состоится праздничный ужин в честь моего пятнадцатилетия. Подарят торт с зажженными свечами, произнесут лицемерную речь и лишний раз напомнят о предначертанной мне судьбе, – рассказывала я растению. – А завтра меня оденут в красивое платье, причешут и выставят на торги в качестве лучшего лота. – Питомец терся лепестками о мою руку, сочувствуя. – Говорят, уже есть клиент, готовый отдать за меня любые деньги. – Я поморщилась как от боли и неприязненно передернула худыми плечиками. Рост у меня был небольшой, фигурка угловатая, без соблазнительных округлостей, которыми могли похвастаться другие девочки, но госпожа Вулф не спешила корректировать мою внешность, уверяя, что в умелых руках нового хозяина я очень быстро расцвету и стану краше всех прочих «кукол». – Этот мужчина меня видел на смотринах в прошлом месяце, и… знаешь что, ему особенно понравились мои волосы! – воскликнула я и тут же воровато оглянулась, боясь быть услышанной помощниками опекунши. Потом перекинула на грудь толстую косу медового оттенка. – Ненавижу! – Вытащив из кармана форменного платья ножницы, я зло прошипела: – Хрен ему, а не волосы!
