Проклиная все на свете, я сломя голову бежала на автобусную остановку. Крещенские морозы, наступившие в этом году задолго до своего срока, разгулялись не на шутку. Ртутный столбик, опустившийся еще неделю назад до отметки минус тридцать восемь, прочно удерживал свои позиции и сдавать их не собирался. От лютого холода не спасали ни теплый пуховик, ни шерстяные перчатки, ни шарф из ангорки. Все это я приобрела в надежде защитить себя от непогоды, но, увы, новая амуниция помогала слабо. Моя «девятка», безотказно служившая мне верой и правдой столько лет, сегодня наотрез отказалась заводиться, и я катастрофически опаздывала на встречу.
Автобус вот-вот был готов тронуться, а мой жизненный опыт подсказывал, что дождаться следующего мне не светит в ближайшие полчаса. Как только в Тарасов приходит зима, общественный транспорт, как добропорядочный медведь, впадает в спячку. Насколько позволял гололед, я прибавила шагу и запрыгнула на подножку в тот момент, когда двери начали закрываться.
– Куда прешь, не видишь – салон битком? Молодая еще, могла бы и следующего подождать! – напустилась на меня бабка с кошелками, раскорячившаяся в проходе.
– Вы бы баулы свои поживей убирали, и ругаться бы не пришлось, – вступился за меня пожилой джентльмен.
– Тебя забыла спросить! Ишь, адвокат выискался, – перекинулась на него бабка, но сумки с прохода убрала.
Я благодарно улыбнулась джентльмену и, протиснувшись мимо бабки, прошла в салон. Ехать предстояло далеко, почти до конечной. Бабка продолжала ворчать, но уже без особого пыла, так как в ссору ввязываться желающих не нашлось.
– Граждане, передаем за проезд, – зычно горланил кондуктор. – Зайцев не возим. Следующая остановка «Вавилова».
Я порылась в кармане, наскребла мелочь. Пожилой джентльмен снова пришел мне на выручку. Протягивая руку, он произнес:
– Давайте вашу мелочь, я передам.
Бабка недовольно зыркнула на него и прокомментировала:
– Сто лет в обед, а туда же, за молоденькими ухлестывает. Ни стыда ни совести у людей не осталось. Полон салон народу, а он шашни разводит.
– А тебе, видать, завидно, бабусь? На тебя, поди, в последний раз мужики внимание еще при царе Горохе обращали, – улыбаясь во весь рот, пошутил молодой парень, стоящий рядом с бабкой.
– Чего бы ты понимал! – не обиделась бабка. – У меня, между прочим, в ее-то годы от ухажеров отбоя не было. Это я сейчас толстая да скрюченная, а в двадцать годков первой красавицей в нашем селе была. Деревенские парни не одну штакетину друг об дружку обломали – все спорили, кому я достанусь.
– И кому ж ты досталась-то, бабусь? – поддержал разговор парень.
– А никому! Я подолом махнула да за городского замуж выскочила, – под дружный смех пассажиров сообщила бабка. – Почитай, пятьдесят годков со своим стариком прожила.
– Чего ж он тебе сумки-то таскать позволяет? – не унимался парень. – Прошла любовь, завяли помидоры?
– Помер он. Пять лет уж одна живу, – спокойно ответила бабка.
– Прости, мать, не знал. Я обидеть-то не хотел, – смутился парень.
– Чего ж тут обидного. Все помрем рано или поздно. На то она и жизнь, чтоб смертью заканчиваться, – философски заметила бабка. – И ты, касатик, помрешь. А пока – зубоскаль на здоровье.
– Двигай сюда, бабуль, я тебе местечко уступлю, – предложил мужчина, занимавший место в конце автобуса.
Бабка подхватила кошелки и, расталкивая пассажиров, поспешила занять освободившееся место. «Все-таки юмор – великая вещь! Пять минут назад бабка загрызть всех была готова, а нашелся шутник, и вмиг все переменилось. И бабка повеселела, и пассажиры довольны», – размышляла я, глядя в окошко. Оставшуюся часть пути ехали молча. Молодой парень вышел через пару остановок. Бабка – почти следом за ним. Любителей потрепаться в общественном транспорте больше не нашлось. Лично меня это вполне устраивало. В тишине лучше думается, а подумать было над чем.
