Переступив порог таверны, я попал в магию. Менестрель только закончил балладу, в воздухе ещё висел высокий струнный звук. Мощный и печальный, его можно было ощутить кожей, ухватить рукой. Посетители замерли, глядя на исполнителя. Он сидел в освещённом углу, в серой рубахе и кожаных штанах, с длинными седыми волосами, перехваченными ремешком. В руках какая-то странная маленькая арфа с изогнутыми рогами. Несмотря на яркий огонь тростниковых светильников, лицо было почти неразличимо, теряясь в отсветах пляшущего пламени. Хлопнула дверь. Все вздрогнули.
– Тьфу ты, чёрт! – покосился на меня ближайший. Судя по простой одежде – земледелец-арендатор, зашедший пропустить кружку после тяжёлой работы.
– Здорово сыграл, шпильман, еее! – зарычал здоровенный мужик рядом, по виду наёмник, и застучал по столу, – всё правду сказал, лови! – бросил блестящую монету в угол через весь зал.
Оцепенение, какое бывает, если музыка и текст заходят в душу, спало и слушатели оживились. В сторону менестреля полетели ещё монеты, угол наполнился задорным звоном.
– Эй, бродяга, а «Пастушку» можешь? – заорал какой-то пьяница из угла, видимо только проснувшись.
– Могу. – певец усмехнулся в усы.
Он ещё долго играл, и пел о том, как пастушка встретила весёлого школяра, что может случиться, если на рыбалке зайти в реку без штанов, как монах наткнулся в темноте на винную бочку с плохо пригнанной пробкой, и ещё много подобных историй. Песенка о монастырском погребе вызвала не один взрыв хохота у посетителей, но явно пришлась не по душе двум монахам братства Негасимого Пламени, сидящим в углу.
– В пристойных заведениях уже не принято пускать вагантов. – процедил сквозь зубы старший, расплачиваясь с хозяином и направляясь к выходу, – их пение навлекает проклятие!
– Скорее уж я монахов перестану пускать! – с усмешкой произнёс хозяин, когда они вышли, – на них не набивается полный зал, да пьют с ними не так охотно!
Веселье продолжалось, а у меня денег было только на миску пареной репы и кружку пива. Миска быстро опустела, кружка показала дно.
– Хозяин, не найдётся ли в конюшне местечка переночевать?
– Конюшня для коней. – угрюмо глянул он, – а ты вроде, на своих двоих ковыляешь! – зашёлся хохотом. Обидно. – Ладно, зайди к конюху, за грош даст тебе пук сена, чтоб на земле не валяться.
***
Серое утро. Роса. Туманная сырость не позволит разлёживаться до полуденного солнышка, это точно! Выбрался из-под куста, забросал тлеющие с ночи угли костра землёй. Вышел на дорогу, повернулся от деревни. И увидел перед собой уходящего менестреля. Опираясь на посох, шагает в плаще с капюшоном, за спиной та странная арфа. С другой стороны дороги, между мной и им, из густого подлеска вышли трое. Один, с короткой дубинкой на поясе, окрикнул:
– Эй старик, обронил что-то!
Менестрель обернулся. Оглядел троицу, заметил меня поодаль.
– Всё моё при мне.
– А я говорю, потерял. – Тот наклонился, поднял из пыли камень, подкинул его на ладони, – вот гляди, точно твоё. Мы нашли, нам награда! – его товарищи согласно закивали. – Давай свой кошель! Монахи сказали, ты вчера неплохо деньжат собрал.
– Ну что ж, думаю, мне есть чем вас наградить. – Старик пошатываясь, приближался к этим бандитам, запустив руку за пазуху.
Я не сдержался.
– Вы, как смеете грабить старого человека!? – От возмущения голос предательски сорвался ввысь.
– Это ещё что за петушок? – развернулся первый, с дубинкой, – солнышко вот-вот покажется, тогда и споёшь! – все трое весело захохотали.
Это было возмутительно. Ладонь нашла рукоятку, и меч сам выскользнул из ножен.
– А это ты брось, дурачина! – нахмурился первый.
Все они отвернулись от старика, двое подошли к обочине и подняли из травы длинные жерди.
