Философия возраста (возраст и время)

Исследование выполнено при поддержке гранта РФФИ № 19-011-00910 «Маргинальные феномены человеческого бытия (Антропология ad Marginem)»

Рецензенты:

доктор философских наук, профессор К. С. Пигров (СПбГУ)

доктор философских наук, доцент М. В. Михайлова (РХГА)

@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ

© С. А. Лишаев, 2022

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2022

Книга, с которой знакомится читатель, имеет свою историю. Сказать о ней несколько слов необходимо по той причине, что она оказала влияние на структуру и расстановку смысловых акцентов философии возраста. Если заглянуть в Оглавление, мы увидим, что наиболее объемный раздел монографии посвящен анализу старости. В общем плане акцентирование внимания на анализе последнего возраста вполне закономерно: первое и последнее это то, что всегда приковывало к себе философское внимание. Но в нашем случае этот интерес объясняется (помимо общей причины) обстоятельствами, в которых формировался и реализовывался замысел философии возраста.

Путь к созданию книги не был прямым. Его начало определила работа над аналитическим описанием эстетических феноменов. Точнее, над описанием и истолкованием влечения к ветхому. Описание ветхого как феномена эстетики времени требовало его сопоставления с переживанием старого (эстетика прошлого). Возрастной аспект переживания времени в тот момент нами не тематизировался. Человеческая старость интересовала нас только как предмет эстетического восприятия и переживания наряду с другими формообразами старого и ветхого.

Однако размышления над онтологической и эстетической природой ветхого («Влечение к ветхому», 1999[1]) имплицитно содержали в себе возможность тематизации старости как крайнего (маргинального) возраста, рассматриваемого уже не в эстетическом, а в практическом и антропологическом аспектах. Одним из результатов описания ветхого как эстетического феномена была концептуализация онтолого-эстетической дистанции, разделяющей переживание старого от переживания ветхого. Ее осмысление побудило нас задуматься над следующим вопросом: имеется ли нечто соответствующее этой дистанции в том случае, когда речь идет о разных способах бытия старым, а не о созерцании траченного временем сущего? Если одна и та же вещь в точке эстетического события может восприниматься и как старая, и как ветхая, не логично ли предположить, что нечто подобное может иметь место и в старческом этосе?

Время как эстетическое событие отличается от времени в его возрастной данности, от возрастной расположенности Dasein (Присутствия). В первом случае мы имеем дело с восприятием временного статуса другого (и здесь не требуется сообразовывать с ним наши жизненные планы), во втором – со своим собственным временем, со своей временностью и временностью. Возрастное время неотделимо от самосознания, от ответственности за собственную жизнь и жизнь других, от выбора экзистенциальных приоритетов и распределения усилий, направленных на придание жизни определенной формы. Когда мы созерцаем старое вне своего тела и переживаем его эстетически, у нас нет необходимости что-то делать со старостью старого. Но когда мы имеем дело со своим возрастом, нам приходится отвечать на практический вопрос, задаваемый временем: «Что мне делать с собой теперь, в старости? Как мне жить? Что важнее всего теперь, когда я стар?». Если старое отлично от ветхого, думалось нам, то старческий этос, определяемый из прошлого, будет отличаться от этоса, ориентированного эсхатологически, ориентированного – эстетически – образом временности, ветхости сущего. Эти вопросы и предположения определили наш поворот от эстетики времени к философии возраста и анализу возрастных этосов и в какой-то мере задали оптику рассмотрения жизни в ее возрастной проекции.