Ноябрь вернул на парижские улицы холодную погоду. Но в своей laboratoire[2] Сильван задавал для шоколадных изысков любую желаемую температуру. Он распластал шоколадную массу по мраморной столешнице. Под его ловкими руками слои темного, разогретого шоколада накладывались друг на друга, сливались воедино и вновь растекались на мраморе. Сильван Маркиз знал, чего хотят женщины: шоколада. Более того, достигнув зрелости, он научился мастерски управлять женскими желаниями.
В это время в магазине при его кондитерской элегантная блондинка, каждое движение которой свидетельствовало о высоком статусе и богатстве, купила коробочку шоколадных конфет и тут же, не удержавшись, попробовала одну. Сильван наблюдал за ней через большое внутреннее окно, позволявшее покупателям видеть, как мастер изготавливает свою фирменную продукцию. Он заметил, как ее безупречные белоснежные зубки погрузились в шоколадную конфетку размером с наперсток, и предвкушал, какое слабое сопротивление окажет нажиму шоколадная глазурь, какую волну удовольствия породит в ней мягкая, тающая на языке начинка. С легкой улыбкой Сильван склонил голову, вновь сосредоточившись на процессе изготовления шоколада. От его внимания ускользнул тот момент, когда в магазин вошла очередная покупательница.
Но, как оказалось, она сама не собиралась оставаться незамеченной.
На дождливую улицу украдкой просачивался запах шоколада. Пытаясь выяснить его источник, прохожие в длинных темных пальто нерешительно оглядывались, замедляя шаг. Одни останавливались полюбопытствовать, другие продолжали путь. Кэйд решила войти в магазин.
Аромат какао обволакивал ее как теплое одеяло, защищая от холода. Какао завладело всеми чувствами. Она обрадовалась, потому что этот аромат словно вернул Кэйд домой, хотя ее глаза ясно видели, что сейчас она не могла бы быть дальше от стальных чанов семейной фабрики, от шоколадных потоков, извергаемых непрерывно и ритмично из желобов в формы, и от миллиардов идеально одинаковых плиток в роскошных фирменных обертках, которые составляли для нее смысл жизни.
Странное внутреннее напряжение внезапно исчезло, спина Кэйд распрямилась, и трепет освобождения волной прокатился по телу.
Шоколад, отлитый в формы огромных половинок какао-бобов, красовался в витринах и добавлял очарования каждому уголку магазина. Кэйд представила создавшую их руку – большую, мужскую, с сильными длинными пальцами, способными к ювелирной точности. Фотографию этой руки она поместила в своем ноутбуке в качестве фонового изображения.
Каждому шоколадному бобу соответствовали пейзажи разных стран, производящих какао. А на поверхности лежавших в витринах бобов в избранных дизайнером местах расположились шоколадные конфетки.
Кэйд обвела взглядом магазин. Темневшие кое-где по углам торговых ящиков названия брендов свидетельствовали о том, что их доставили из заморских стран. Настоящие какао-бобы, высыпавшиеся из этих ящиков, демонстрировали посетителям сыры, прибывшие из экзотических стран. Кэйд бывала в этих странах. Темные этикетки вызвали в ее памяти их ароматы и пейзажи, образы далеких друзей, звуки мачете на стволах шоколадных деревьев, запахи проходящих ферментацию какао-бобов.
Маркиз разбросал дробленые бобы какао по всему залу, подобно шеф-повару, украшавшему тарелку несколькими каплями соуса. Здесь и там в прихотливом порядке были разложены кучки стручков ванили и трубочек корицы – débauche[3] необработанной экзотической роскоши.
Любой, даже самый незначительный элемент интерьера подчеркивал дивную природу шоколада, благодаря чему еще более выразительным становился триумф его изначальной изысканности: крохотные конфетки, chocolats