Выбеленный потолок из плотно подогнанных досок. По центру висит керосиновая лампа. На стекле – незначительные следы копоти. Как видно, за чистотой тут следят тщательно, если не забывают регулярно мыть его. Можно было бы подумать, что лампой пользуются не очень давно, но это не так. На корпусе явно видны следы потертостей и облупившаяся краска. Вещь уже давно не новая.
Сейчас на кончике фитиля пламя отсутствует. В этом нет необходимости, солнечный свет заливает все помещение через окна. Они не такие уж и большие, но со своей задачей вполне справляются. Да и комната сама по себе очень светлая, с белыми стенами из ошкуренных бревен.
Находится она явно не в новом строении. Деревянные новостройки пахнут по-особенному, а это уже успело изрядно пропитаться ароматами жизнедеятельности человека, давно поглотившими запах дерева. Капитальное строение. Ставили его с тщанием, присущим тем, кто трудится не за страх, а за совесть.
В больничной палате он был один. Отчего такая уверенность насчет больнички? Так ведь просто все. Вокруг витают неистребимые ароматы, присущие только лечебным заведениям. Ни с чем иным их не спутаешь. Опять же, деревянные кровати, выстроившиеся в ряд, со стоящими возле них тумбочками и табуретами в ногах. Всего здесь десять кроватей, на семи матрацы скатаны к стене, еще две – расстеленные.
Разве только большая доска на глухой стене слева и стоящий перед ней стол со стулом выбиваются из общей больничной картины. Ни дать ни взять учебный класс. Еще здесь имеются сколоченные из тщательно оструганных досок стеллажи. И все же сомнений в том, что это именно больничная палата, нет.
Других обитателей не видно. Скорее всего, они сейчас на улице. День погожий, так чего тереться в помещении, если можно провести время на свежем воздухе. Сергей скосил взгляд на распахнутое окно, откуда легонько веяло прохладой. Получается, что сейчас утро. Днем или вечером воздух был бы куда более прогретым.
Итак, он в больнице или госпитале. Нет, вряд ли это госпиталь. Вернувшиеся на заставу после ранений шевроны рассказывали, что даже там их содержали в каморках с решетками на окнах и часовыми за дверью. Здесь же ничего подобного нет, во всяком случае, решеток на трех видимых ему окнах не наблюдается. Что там с охранником – бог весть, но, скорее всего, и его нет. Какой смысл нести службу за дверью, если для побега можно воспользоваться окном.
Ну и как он мог сюда попасть? Неужели Грибски с другими шевронами успели прийти на помощь троим разведчикам, оказавшимся отрезанными от остального патруля? Да нет же, это еще более фантастично, чем то, как он оказался в этом мире.
Хотя… Вряд ли может быть что-либо более фантастичное, чем это. События последних лет сами собой начали всплывать в его сознании. С другой стороны, заняться все одно нечем. Попытка пошевелить ногой или рукой успехом не увенчалась. Хотел было позвать кого-нибудь – тоже безрезультатно. Из пересохшего горла удалось выдавить только еле различимый сип и заполучить ощущение прошедшегося по глотке наждака. Остается только ждать и вспоминать.
Эта история началась два с половиной года назад, если он, конечно, не провалялся в беспамятстве слишком уж долгое время. Сергей Варакин тогда жил в родной сибирской деревеньке и занимался тем, чем занимались все в их роду? – был охотником-промысловиком. Жил не тужил, проводя половину года в одиночестве на промысле. Была у него избушка, где он зимовал вместе с собаками и лошадью. Коротал долгие зимние ночи за чтением. Книг у него на зимовке было всегда много.
