Молодое пополнение загнали на третий этаж мотострелкового батальона и построили в одну шеренгу. Высокий подтянутый капитан по фамилии Павлецов, – в глазах которого поблёскивали плутовские огоньки, свойственные главному хулиганистому мальчишке Марка Твена, – пошёл вдоль строя, внимательно всматриваясь в лица новоприбывших. Обладая большим опытом в работе с людьми, он умел с первого взгляда определять пригодность того или иного солдата к службе в армии.
На этот раз Павлецов был почти доволен рекрутами. Обнаружив в шеренге низкорослого новобранца с затравленным выражением лица, капитан посчитал своим долгом остановиться и подрастить малого до славного малого без помощи моркови.
Мал золотник, да дорог, – произнёс Павлецов, и коротыш вытянулся на тридцать сантиметров как в собственных глазах, так и в глазах новых товарищей. – Боец, похожий на тебя лист в лист, при мне уложил двух чехов1 штык-ножом, – продолжил капитан, и паренёк посмотрел на офицера, как натуральный баскетболист на любимого тренера. – Из тебя выйдет отличный «махра»2, ко мне в роту пойдёшь, – заключил Павлецов и отошёл от солдата, начавшего страдать гигантизмом.
Тем временем сержанты, словно глухонемые, выразительными жестами требовали у новобранцев деньги. Не вызывает сомнения, что старослужащие желали добра младшим товарищам. Не будь рядом капитана, сержанты с помощью матерного языка объяснили бы молодёжи, что армия – это коммуна, в которой нет денежного обращения, так как двухлетний банкет полностью оплачен государством. Также старослужащие обязательно рассказали бы призывникам о том, что в среде военнослужащих нет рабов и господ, а все сплошь товарищи (это такая универсальная приставка) и всякие рядовые, лейтенанты и полковники (это такие звания для разнообразия). Не забыли бы сержанты упомянуть и о том, что в Вооружённых Силах все так любят и уважают друг друга, что это становится уже совсем неприличным для воинственной среды, и поэтому старослужащие иногда пускают в ход кулаки – единственно для того, чтобы восстановить необходимое приличие. Словом, всё это было бы объяснено новоприбывшим доступным языком, но рядом находился капитан, и в ходу был язык жестов.
Через какое-то время Павлецов заметил, что в казарме завелись глухонемые, и голосом, в котором чувствовалась уверенная мощь танковых гусениц, сразу занялся лечением сержантского состава:
– Рассосались отсюда, пучеглазые амёбы, иначе в ваших челюстях образуются бреши. А тебе, Толканов, я вообще вылечу кариес, потому что именно зубы являются ареалом обитания этой болезни. По волшебному взмаху моей руки в твоей ротовой полости образуется не просто брешь, а целая просека.
– Что образуется, товарищ капитан? – спросил Толканов.
– Всё образуется, а теперь – исчезли!
Сержанты пробубнили избитое «вешайтесь, «духи» и лениво направились в комнату досуга, бросая недовольные взгляды на молодёжь. В это время из канцелярии донёсся львиный рык. Казалось, Зевс-громовержец спустился с Олимпа на землю, чтобы распечь по телефону прапорщика с вещевого склада.
– Приехали… Приплыли… Встряли… Попали, – пронеслось по шеренге.
Дверь канцелярии распахнулась настежь, и в проёме появилась грузная фигура азербайджанца с густыми иссиня-черными усами, которые в углах мясистого рта водопадом низвергались к низу. Его бритая голова, водружённая на массивную шею, думается, никогда не знала поворотов. Этого человека можно было принять за турецкого янычара, сказочного джина или монгольского богатура времён Батыя. Но исполин в военной форме с погонами подполковника являлся никем иным как комбатом учебного мотострелкового батальона. Он не посмотрел на шеренгу новобранцев и даже не окинул её властным взором. Не возникало и тени сомнения, что этот человек был рождён единственно для того, чтобы свысока обозревать вверенные ему владения и движениями глубоко нависших над глазами бровей управлять своими подданными. В батальоне ему принадлежало всё: имущество, вооружение, техника, солдаты, мысли и сны солдат. Закалённый омским ВОКУ
