Даже став взрослой, Аля вновь и вновь вспоминала свой детский сон о чудовище под кроватью.
У него были тысячи острых зубов, как у пираньи, и оно было зеленым.
Чудовище держало Алю зеленоватыми щупальцами так крепко, что она не могла ни закричать, ни пошевелиться. О том, что она была в опасности, никто не знал. На светлом дубовом полу днем отражались солнечные блики, вечером – свет лампы.
Лампа. Женские ноги. Черные шпильки, узкие щиколотки в чулках со швом. Прямым, как стрела, аж до… До чего – видно не было, только до колен.
Чудовище душило Алю все сильнее и сильнее, а женщина вела себя так, словно ничего не происходило. Блестел серебряный поднос. Он наверняка был серебряным, потому что стоявшая на нем посуда звенела. Женщина входила в круг света, свет лампы отражался в серебре. У всего был цвет, голос, дыхание.
А у Али не было.
Чудовище вот-вот что-то сделает, и она перестанет существовать. Хотя она уже сейчас не существует. Она больше не может дышать. Ее глаза навсегда открыты. И эта неподвижность. Может, неподвижность ее спасет? Опять шаги. Поднос звенит. Падает ложечка и отражает свет лампы, и еще раз, и еще раз, и замирает. Как раз возле шпилек. Звук шагов гаснет. Тишина. И вдруг появляется рука, она все ниже и ниже, тянется к ложечке, и пусть она окажется еще ниже, потому что Аля в неволе под кроватью и в этой ложечке ее спасение. Еще ниже – и женщина увидит…
Аля хочет закричать, но не может, ведь здесь чудовище. Ложечка поднята – и снова «стук-стук» и «дзинь-дзинь», и шов удаляется, и рядом уже никого…
О чем был тот сон?
Конечно, о страхе, страхе, страхе. Но чего она боялась? Непонятно.
Чьи это были чулки? Чьи ноги?
Наверное, не мамы. Аля, к сожалению, не помнила, как выглядела мама. Ведь фотография родителей не может передать ни тембра их голоса, ни движений. Стоят совершенно чужие люди, которые были для нее всем, а может, она была для них всем. Но все закончилось одним зимним утром, они ушли навсегда только потому, что автомобиль, ехавший слишком быстро им навстречу, занесло и было очень скользко.
А может, это ноги одной из женщин в детском доме. Не важно.
Может, поэтому Аля всегда боялась. Чего она боялась больше?
Того, что нет никого, кто бы ее спас.
Человек в машине, ехавшей навстречу автомобилю родителей, остался жив, а ее родители – нет. Но она ничего не помнила, потому что была маленькой.
Ей повезло больше, чем другим детям: у нее были дедушка и бабушка. Она ездила к ним на каникулы, а потом, когда все формальности остались позади, смогла с ними жить. Они помнили, какие голоса были у ее родителей, как они двигались, как забавно мама поджимала под себя ноги, сидя на стуле. Они постоянно говорили: «Ты двигаешься как мама». Или: «Точно так же говорил твой папа».
А пока они ее не забрали, она жила в детском доме. А до этого у тети Марыли, папиной сестры. Сестра папы хотела как лучше, чтобы у Али был дом, чтобы она стала ее дочкой. Только тете хотелось, чтобы Аля была хорошей и веселой девочкой, а она просыпалась ночью и плакала. Иногда по утрам ее постель была мокрой.
– Ты же большая девочка! Ты не должна писаться ночью! – говорила тетя сначала спокойно, но потом ее тон изменился.
И однажды тетя Марыля сказала – нет, она не сможет.
Дедушка с бабушкой забрать Алю сразу не могли, на время оформления документов пришлось отдать ее в детский дом. Чиновники очень заботились о том, чтобы ситуация не повторилась, чтобы дедушка с бабушкой не передумали. Но они никогда бы не передумали.
