– Эти глазки, эти голубые глазки, – приплясывал вокруг Кати Чалый. Кривлялся как дешевый клоун из третьесортного балагана. – Эти ласки, эти неземные ласки.
– Перестань! Ты фальшивишь.
– Ну, детка, – Чалый остановился напротив Кати и начал загибать пальцы. – Глазки голубые? Голубые! Ласки неземные? Неземные!
– Ты не можешь об этом судить, – Катя зло посмотрела на Чалого, который плевать хотел на ее чувства. Мнил себя Карабасом Барабасом. Чертов любитель детских сказок.
– Глазки вижу, про ласки слышал.
– Не смей называть меня деткой. Какие ж вы, мужики, болтуны.
– Маленькие слабости есть у всех, красавица. Моя слабость называть вас, мои ласковые белоснежки, детками.
Катя замолчала и отвернулась к окну. Если Чалый ее вызвал к себе в кабинет, значит, отправит завоевывать очередного приятеля, конкурента или врага. Возражать бесполезно. Голубые глазки, пухлые губки, аккуратный носик имелись. И стройная фигурка. Мужики велись. В тысячный раз Катя прокляла свою кукольную внешность. И давнюю историю, которая ввергла ее в неоплатные долги. Это сейчас она понимала, что все было разыграно как по нотам. И Чалый, видевшийся ей благородным спасителем, им не был ни на грамм.
– Если совратишь Мишку, уничтожу компромат на тебя. Мое слово крепче стали.
– Ты это уже обещал.
– И выполнил. Я же не виноват, что ты новый насобирала.
– Я насобирала?
– Катрин, не цепляйся к словам. Чего ты взъелась с утра? Давно никто тебя не пользовал? Прости, крошечка-хаврошечка. Я немедленно исправлюсь.
– Сам ты, – Катя еле сдерживалась, чтобы не послать Чалого так далеко, откуда не возвращаются. – Отстань.
– Я же вижу, что недотрах портит твой характер.
– Тебя это не касается.
– Вот как? Не касается? – Чалый подскочил, выкрутил Кате руку, заставив нагнуться. Ткнул лбом в стол. Наслаждался своей силой и безнаказанностью. – Я сейчас не приказываю, а прошу. Прошу! Слышишь?
– Слышу. Отпусти, – Катя потерла запястье. Не больно, а к унижениям она привыкла. Синяки ставить Чалый не будет, зачем портить красивый товар. Он немалые деньги приносит. – Что делать?
– Совратить лоха. Ты это отлично умеешь.
– Совратить? И все?
– Если женишь его на себе, спишу долг. Лети на все четыре стороны, голубка. Деньги отличный аргумент. Что скажешь?
– Мне надо подумать.
– О чем, Катрин? О чем ты собралась думать, ягодка-малинка? Разве не об этом ты мечтала последние три года? Разве я тебе не надоел?
– Надоел.
– Твоя мечта вот-вот сбудется. Не вижу радости на твоем милом личике.
Чалый знал все. Что надоел. О чем мечтала Катя. Днем и ночью. Выплатить треклятый долг и никогда больше не появляться в этом кабинете, не видеть и не слышать Кирилла Чальцева по кличке Чалый, не получать приказов по совращению лохов. Не торговать своим телом. Не предоставлять тот самый компромат. Не часто Катю Чалый задействовал, ехидно смеялся, чтобы не затаскалась по чужим членам. Сохранила нежный, девичий облик. Но и того хватало, где задействовал. Пусть не эскортница и не шлюха, а все равно противно.
– Ты подпишешь официальную отказную от всех долгов? При свидетелях, которых приведу я?
– Подпишу. Чего не подписать, если сладим дельце.
– И отдашь весь компромат.
– Забери хоть сейчас, – Чалый бросил на стол ключ от сейфа. Катя проследила, как ключ крутанулся на столе. – Когда я жалел для тебя чего. Как сыр в масле катаешься.
Катя медленно прошлась по кабинету. Думать, в самом деле, было не о чем. Ее долг рос быстрее, чем она могла его погашать. Чалый установил драконовские проценты. Раз. Новые ссуды время от времени требовались. Два. И Катя не молодела. Три. Смешно, конечно, так говорить, когда едва исполнилось двадцать три, но в двадцать восемь Чалому она станет не нужна. Это очевидно. Примеры были. Быстро исчезали из офиса девочки, даже те, кто тщательно скрывали свой возраст. А долг-то оставался. Других шансов быстро распрощаться с ненавистным работодателем Кате могло не представиться. К тому же, ей было даже интересно, что за Мишка такой. Кто он Чалому.
