То была глубокая бездонная пропасть, пересохший замшелый колодец или кроличья нора, как в той старой детской книжке. Я летел сквозь тьму не видя ничего, даже собственных рук. Время будто бы замерло. Ветер трепал мои волосы и странными по-летнему теплыми потоками обдувал лицо. Дна не наблюдалось. Подо мной расстилалась лишь угольно черная пустота. Вдруг перед глазами начали появляться робкие огоньки, и, казалось, вот-вот завершится полет. Однако, это светили либо лампочки, либо флюоресцирующие грибы, сверкающие точно гирлянды голубоватым светом, прорастая на стене. Огни сливались в бледные линии, расплываясь на черном фоне тонкими прожилками. Тоннель все не заканчивался, а я тем временем падал и падал, погружаясь вглубь бесконечной черной пасти.
Тем не менее всему приходит конец. Полет не может быть вечным, особенно если это падение. Любая бездонная пропасть в своем чреве дождется вас либо острыми зубьями-скалами, либо еще чем похуже. В моем же случае все оказалось немного не так, как ожидалось.
Дно, днище. Тьма не стала рассеиваться, открывая передо мной врата света со словами: «Здесь ты останешься навсегда!» Нет. Прямо перед решающим шагом к неминуемому концу по моему чуткому обонянию ударил мерзкий смрад, словно тухлые яйца смешали с прокисшим молоком и свежим коровьим дерьмом. Глаза защипало и всего на секунду я их прикрыл. В это же мгновение мое тело приземлилось в мягкую жижу. Я даже не успел ничего понять. Все произошло в один миг. Разве могло столь долгое падение окончиться вот так?
Вязкая грязь поглотила меня, заключила в свои мягкие нежные объятия. Руки и ноги не спешили слушаться. Секунды замерли на часах моей жизни. Вот такой неожиданный и глупый финал. Нет уж! Только не сегодня и только не здесь! Если я все еще жив, пережил такое затяжное падение, то погибнуть в месиве из… из, даже не хочу думать из чего, это верх абсурда. До того, как перед глазами начала пролетать вся моя столь насыщенная чудесная жизнь, я кое-как сумел унять нарастающую панику и из последних сил вырваться из плена. Перемазавшись в грязи, откашливаясь зловонной жижей я выбрался на поверхность, нащупав руками твердую почву. Если бы я сказал, что во рту словно кошки нагадили, я бы оказался лжецом. А я не любил врать и не занимался столь постыдным делом. Правда и ничего кроме правды, так ведь? Во рту же было куда как хуже, чем если бы там устроили вечеринку кошки. О, этот непередаваемый и ни с чем несравнимый вкус. Фу! Оно везде. Во рту, в глотке, в носу, в ушах; даже, как мне казалось, в легких и в желудке! Меня тошнило, ох как меня тошнило! Я плевался вязкой дрянью, кашлял, как прокуренный старик-сапожник. А вокруг царила тишина. Тишина и тьма.
В тишине и тьме сверкали бледные огоньки. Это были не фонарики, не грибы, как мне сперва показалось. Взглянув на них внимательнее и рассмотрев поближе, стало совершенно понятно – это мох. Голубой мох, росший в недрах темных тоннелей катакомб являлся единственным источником света. Бледное свечение привлекало насекомых. Мелких мошек, кружащихся облачками вокруг. Тут и там. Среди них я был просто тенью: усталым путником, бредущим вдоль стен, ориентируясь по линиям паутины мха. Эхо моего кашля и шагов уносилось куда-то вдаль, утопая в нескончаемой тьме.
Касаясь влажных плесневых стен, ступая как по минному полю, я шел туда, куда глядели глаза. То есть в никуда. Но любое движение лучше, чем стоять на месте и ждать конца или чуда. Я слышал, слышал звуки. Их было много. Слева в жиже что-то булькало, мошки жужжали вокруг, и капало-капало-капало. Но вдруг раздался голос. Я остановился. Прислушался. Тишина. Неужели мне показалось? Я ведь так явно слышал… нет. Стены сжимались, давили. Мрак пережевывал меня.
