– Жемчужина моя, жемчужина, – Миша нежно целовал шейку молодой жены, та кокетливо на него покрикивала под неодобрительные взгляды своей матери, огрубевшей то ли от возраста, то ли от бесконечного вскапывания грядок.
Впрочем, мать Софьи и сама рада была рада избавиться от родимой жемчужины.
Софа была избалована донельзя. Как только ей исполнилось восемнадцать, бабка стала гадать ей на хорошего мужа. Прогадала, наверно. Паутинки не одного лета пролетели над головой Софочки, прежде чем она встретила Мишу. А прежде-то, ой-ей-ей, все не тот, да не тот. То толстый, то бедный, то ждать не хотел. Уж сколько их промелькнуло, а все не прынц. Да и вообще, под «хорошего», достойного забрать драгоценную жемчужину из отчего дома, ни один не подходил.
Вот и толкались на одной кухне деревенского дома две хозяйки. Как же они ссорились на этой кухне!
Софа предпочитала посолонее, мать же – наоборот. Готовить любили обе, а хорошо не получалось ни у одной. Особенно у матери. Да и как тут приготовишь нормально, когда одна рука короче другой? Как-то в начале зимы уставшая от зимней темноты и разболевшихся суставов мать пришла в комнату к бабке и начала жаловаться на дочь:
– Сил уже с ней нет, двадцать пять лет мне глаза мозолит, лучше б пацан родился.
– Ну вот еще, мало их, козелин, рождается, что ль. Ты жемчужинку нашу, Галка, не трожь, – бросилась бабка на защиту любимой внучки.
Надо сказать, что «козелина» было второе бабушкино любимое слово. Причем образование его было то ли от козлины, то ли от кобелины. Для усиления эффекта оскорбления и женского всемогущества козел плюс кобелина породили в жаргонном словаре бабули полного безнадегу – «козелину», которым частенько и бросалась Софья Степановна то в деда, то в любого непонравившегося ей мужика. Особенно лихо бабка ругалась с осени по весну, когда день был короткий, а выговориться ой как хотелось.
– Да устала я от нее, все не так да не эдак. Помощи никакой, хоть бы раз помогла нам тут с грядками твоими ковыряться. Только знает, что указывает мне,– продолжала мать Софьи.
– Может, и мало принцев-то. Но Софочка наша достойна самого лучшего, – перебила ее Софья-старшая.