Часть первая
Отряд амазонок
1.
– Пантавры, – сообщил Грант. Губы его затряслись, и потребовалось некоторое время, чтобы он смог продолжить. – Два потока. Один будет здесь через полчаса, а другой накатит к обеду. Если только не прибавит прыти. Потом они столкнутся лоб в лоб, и получится танковое сражение под Прохоровкой.
Кратов молча потянул к себе фогратор и вставил в него новую батарею взамен наполовину истраченной.
– Ох, и надоел же ты мне, – сказал он в пространство.
– Кто – я? – опешил Грант.
– Да нет, фогратор.
– «Вот теперь-то тебе хана», – сказал ему внутренний голос, – растерянно бормотал Грант. – Думаешь, мне это не надоело? Ну что они к нам привязались?! То всякая ползучая дрянь, то тараканопауки ублюдочные… И вот теперь эти красавцы!
– Надо вызывать Патруль, – откликнулся Кратов. – Времени у нас с тобой осталось ровно до второго потока. Патруль в нашей глухомани, конечно, великая роскошь. Но мало ли что – вдруг да кто-нибудь и подхватит нас на автоаларм. А первый поток я хоть как, но должен отвалить.
– На плоддер-посте нас за Патруль не пожалуют. Сам знаешь – Кодекс чести…
– Можешь выйти на стену, – ядовито посоветовал Кратов, – и продекламировать его пантаврам. Постатейно. Авось проникнутся. Или, что еще лучше, напугаются. Твоя дикция деморализует кого угодно. Маяк должен работать – вот в чем на данный момент состоит наша честь.
– Это так, – помедлив, согласился Грант. – Тогда я пошел к передатчику. А ты действуй. Я тебе потом помогу. Ничего, брат-плоддер, как-нибудь отстреляемся!
– Ну еще бы, – поддакнул Кратов. – Ты у нас стрелок знатный… – он постоял, задумчиво покачивая фогратором. – Если только не будет третьего потока.
– Не дай Господь, – быстро проговорил Грант и плюнул через левое плечо.
Кратов вышел на воздух и замер, прислушиваясь к мерному тысячелапому топоту. Раструб фогратора лежал у него на локтевом сгибе. Стена пока еще скрывала пантавров от его глаз, и Кратов очень надеялся, что она сдержит хотя бы первую атаку. Стена вокруг маяка была сложена из гранитных валунов, намертво сплавленных и для верности прошитых металлической арматурой. От времени камень кое-где подернулся рыжеватым мхом, на подножие стены взбегали нанесенные ветрами и уже слежавшиеся земляные буруны. Защитный вал строился на совесть, на века, и трудно было даже вообразить, что найдется сила, способная хотя бы слегка ущербить его.
Однако головной пантавр, пантавр-вожак, вошел в стену, как нож в масло, как океанский лайнер во встречную волну. И, не задерживаясь в облаке гранитных брызг ни на миг, продолжал свое страшное всесокрушающее, всевытаптывающее, всесминающее движение.
…Если бы пантавры умели проделывать свои миграции шеренгой, если бы в их крошечных мозгах шевельнулась хотя бы слабая тень мысли изменить вековечному инстинкту, этой планете пришел бы конец. Они выдолбили бы ее своими корявыми когтистыми лапами со шпорами, искрошили бы в труху все деревья, срыли бы тяжелыми башками в костяных жабо все горы и холмы под основание, обратили бы этот мир в идеально круглый и предельно мертвый шар. Но природа благоразумно наложила вето: запретила пантаврам выстраиваться на бегу даже по двое, и планета убереглась. Лишь пролегли там и тут вдоль магнитных линий ровные, утоптанные, почти накатанные – что, должно быть, доставило много неприятных минут ксенологам из первых миссий – дороги шириной как раз в одного взрослого пантавра…
Но теперь инстинкт отказал, и пантавры неслись на Галактический маяк.
Живой айсберг из узловатых мышц, закованных в чешуйчатую броню, навис над Кратовым, и тот впервые увидел кошмарную морду пантавра так близко – в нескольких метрах от себя: храпящее бородавчатое рыло в бурой пыльной пене, налитые дурной кровью глаза и чертову уйму стертых и недавно отросших, переплетенных в бурелом клыков, рогов и хрящей.
