Атрей закрыл левый глаз и опустил лук так, чтобы наконечник стрелы целился прямо в плечо оленя с роскошными развесистыми рогами. При этом он постарался успокоить дрожь в руке, сосредотачиваясь на добыче.
Один выстрел. Нужно подстрелить оленя одним выстрелом.
«Вдохнуть, замереть, выдохнуть, отпустить». Эти слова эхом звучали в его голове в такт биению сердца. А сердце забилось так сильно, что помешало сосредоточиться, и Атрею пришлось выдохнуть и вдохнуть еще раз, прежде чем отпускать тетиву и посылать в полет стрелу с оперением на конце древка.
Он должен подстрелить оленя. Должен доказать отцу, что умеет охотиться. Теперь в голове у него вертелся целый вихрь сбивающих с толку мыслей. Что, если у него не получится?
Правую руку мальчик слегка отвел влево. Олень продолжал щипать траву, не замечая прячущихся охотников, предусмотрительно подобравшихся к нему с подветренной стороны. «Стреляй только тогда, когда животное смотрит вниз», – вспомнил Атрей наставления матери.
– Прочувствуй биение своего сердца. Замедли его. Стреляй между ударами, – снова раздался позади мальчика грубый ворчливый голос, на этот раз прямо над ухом.
Не обращая внимания на учащенный пульс, Атрей постарался сосредоточиться над плечом животного. Если он прицелился верно, то стрела должна попасть прямо в сердце. Несмотря на легкий морозец, в глаз затекла струйка пота. Шансы на удачу с каждым мгновением уменьшались. Олень поднял голову.
Атрей закрыл глаза, даже не осознав, что делает.
– Держись, – не попросил, а скорее скомандовал Кратос.
Атрей отпустил тетиву, молясь наблюдавшим за ним богам.
Сосновая стрела полетела по дуге влево, уносимая внезапным порывом ветра, и воткнулась в ствол вяза. Олень вздрогнул и пустился наутек.
– Ты что творишь! – взорвался Кратос.
Серые стальные глаза мужчины налились огнем, резко контрастируя с белой как облака кожей. По всему его торсу шла алая лента татуировки, как будто кто-то провел по нему кистью с краской. Такая же татуировка шла и по его безволосой голове, пересекая нахмуренную в гневе левую бровь. Кратос вырвал лук из обмякших рук сына. Наплечник из трех слоев кожи, защищавший правую руку, хлопнул его по груди. Больше торс мужчины ничего не прикрывало, если не считать выцветших ремней, которыми были перекручены его предплечья.
– Теперь он знает, что его преследуют! Стреляй, только… – выпалил Кратос сквозь густую, ровно подстриженную каштановую бороду, и остановился, вспомнив, что обращается к ребенку. Нужно умерить свой гнев.
– Стреляй, только когда я скажу, – проворчал он потише.
– Извини, – машинально отозвался Атрей.
Невинные голубые глаза оттенка испещрявших эти земли озер и поникшая голова мальчика словно умоляли о прощении, хотя он и не понимал, почему этот неудачный выстрел настолько разгневал его отца. Мать всегда приободряла его после промахов во время обучения стрельбе. Она умела прощать, в отличие от отца. Рядом с ней мальчик никогда не чувствовал, что должен извиняться за свои неудачи. А с отцом, казалось, он только и делает, что просит прощения за ошибки. И еще его мать никогда не злилась на него и не повышала голос.
– Не надо извиняться! Надо быть лучше. А теперь ищи его.
Атрей потянулся за своим луком, но Кратос только дальше отвел его.
– Ты промахнулся по цели, – проворчал мужчина, выходя из-за густых кустов на тропу, по которой убежал олень. – Я думал, мы подстрелим оленя, а не будем его выслеживать. Теперь нам придется побегать, прежде чем мы закончим задуманное.
