Город брошенных душ

Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей,

У всех золотых знамен, у всех мечей,

Я ключи закину и псов прогоню с крыльца —

Оттого что в земной ночи я вернее пса.

М. И. Цветаева, 1916 г.

Над лугом тянется, стелется плотным пологом белесый туман. Воздух повлажнел, запах речной воды приятно оседает на языке. Ветра нет, вокруг только тишина, изредка нарушаемая криками речных птиц. Подол длинного сарафана липнет к ногам, пропитавшийся свежей росой, но Ева не чувствует холода. Она стоит, замерев посреди луга, глядя перед собой.

Над горизонтом загорается алым костром восход, растекаясь яркой кляксой по светлеющему небосводу. Проснувшийся от дремы ветерок ласково гладит высокую траву, и луг колышется, будто изумрудное море. Ленивые волны расходятся в стороны, вскипает белая пена умытых цветов.

Ева ступает медленно, будто силясь не спугнуть робкий рассвет. Она подходит к спрятанной в высокой осоке и ивах речушке. Босые ноги тонут в мягком песке. Мелкие волны бьют о берег часто-часто, как сердцебиение. Сюда ещё не проник рассвет, и мрак клубится над темнеющей водой. Причудливые тени-отражения дрожат в мелкой ряби: будто не кочки осоки рассыпаны по берегу, а мавки наслаждаются последними минутами своей свободы перед тем, как солнечный свет прогонит их в глубину дикой реки.

На противоположном берегу белеет церковь. Золотой купол будто светится на фоне сумрачного неба. И этот свет манит Еву, будто там ее спасение. Белоснежные стены дышат покоем столетий.

Ева делает глубокий вдох, и чувствует на языке горький привкус дыма. Сизые клубы поднимаются из-за церкви, и каменные стены тонут, сожранные этим дымом. Белизна тает в черноте сажи. Глухо и тревожно звучит колокол. Удар, второй, третий, и его голос затихает, заглушенный залпами "Града".

Луг в мгновение ока закипает, превращаясь в грязное земляное месиво. Даже заря гаснет, испуганная налетевшей на эту землю войной. Остаётся только черный дым, погасивший небо. Он тянется и к Еве, проникает в рот, нос, залепляет глазами уши.

Ничего больше нет. Только черная, непроглядная тьма.

— Девушка, конечная!— ее выдернуло из немого кошмара постукивание по плечу и незнакомый женский голос.

Ева резко распахнула глаза, тут же принявшись шарить перед собой мутным взглядом.

— Конечная, покиньте вагон!— опять потребовал все тот же голос.

Ева нахмурилась, наконец, увидев перед собой женщину в форме метрополитена. Она смотрела на нее недовольно, хмуря тонкие брови.

— Да, конечно, — тут же засуетилась девушка.— Извините, я уже ухожу.

Она резко вскочила на ноги в подтверждение своих слов, закинула на худое плечо лямку дорожной сумки и пошла к распахнутым дверям.

Не хватало ещё уехать в депо.

Запах метро непривычно царапал нос. На станции было почти безлюдно. Редкие пассажиры лениво проходили мимо Евы, которая не стала уходить далеко от путей.

Устроившись на скамейке у золотистой колонны, Ева поставила сумку рядом с собой, вытащила из кармана куртки смятую бумажку с нужным адресом, и тупо посмотрела на нее.

Наверное, уже в сотый раз за последние сутки. На мятом отрывке были выведены дрожащей рукой корявые буквы:

"Международная, ул. Димитрова, д. 24, к. 1, кв. 52"

До указанной станции добраться оказалось не так уж и сложно, а вот что делать дальше, Ева не представляла.

Мимо скамейки, на которой устроилась девушка, шаркая ногами, медленно брела старушка в длинном темно-синем пальто и цветастом платке. За собой она тащила сумку-тележку. Несмазанные колеса пронзительно скрипели в давящей тишине опустевшей станции.

Ева поднялась со скамейки и пошла к старушке на перерез.

— Извините?— обратилась она к ней чуть громче, чем следовало.

Старушка остановилась, вопросительно глянув на Еву. Та робко подошла к ней.