Свежий ветер с Балтики за десятки вёрст пах морем. Он шевелил ветви деревьев, обступивших поляну, тормошил, будил после зимнего сна. О нём ещё напоминали ноздреватые серые куртины осевшего снега, кое-где видневшиеся среди палой прошлогодней листвы.
Громко и радостно щебетали ошалевшие от весны птицы, но странный звук – инородный, тревожащий, совершенно неуместный в тихой рапсодии просыпающегося леса – настойчиво вплетался в птичье разноголосье. То был лязг металла.
На небольшой поляне, уже покрывшейся нежным ёжиком молодой травы, яростно сражались два человека. Напряжённые гримасы на лицах, прилипшие к потным лбам пряди волос. В скрещённых взглядах – вся палитра чувств от презрения до ненависти: лёд и кипящая лава в одном ведьмином котле, что вопреки законам мироздания не гасят, а усугубляют друг друга. И звон оружия, далеко разносившийся в предвечерней тишине.
Мужчина лет тридцати с курчавыми волосами, отливавшими медью, более крупный и сильный, был явно опытнее своего соперника – невысокого молодого человека, бледного от напряжения и усталости. В движениях мужчины, полных обманчивой кошачьей мягкости, чувствовалась грация искусного фехтовальщика. Он атаковал стремительно и безошибочно, и лишь природная гибкость юноши ещё помогала ему уклоняться от ударов. Но с каждой минутой он делал всё больше ошибок, и было ясно, что исход поединка предрешён…
Закатное солнце, ещё видневшееся над верхушками деревьев, тускло взблеснуло на острие клинка. Молодой человек отступил, неловко уклонился и попытался парировать удар, но резкий выпад противника настиг его. Шпага вонзилась в грудь.
Рыжий господин движением бывалого бретёра выдернул из обмякшего тела клинок. Постоял с полминуты, прикрыв глаза и восстанавливая сбившееся дыхание, и склонился над упавшим – на груди того быстро расплывалось алое пятно. Заглянул в лицо, пощупал шейную жилу и отошёл.
Аккуратно сложенный плащ и треуголка с пышным плюмажем ждали на земле в нескольких шагах от арены битвы. Деловитый муравей шустро полз по серебряному галуну шляпы, и незнакомец некоторое время следил, как тот перебирает крошечными лапками, прежде чем решительно стряхнул насекомое и натянул шляпу до самых бровей. На хмуром лице отражалась смесь досады и сомнения, словно какая-то мысль не давала покоя.
Он двинулся к одной из лошадей, привязанных неподалёку, но, прежде чем сесть в седло, ещё раз оглянулся на тело, распростёртое на земле.
– Ну вот и всё, – чуть слышно пробормотал он по-немецки. – Теперь уж правды не узнать… А может, оно и к лучшему.
Человек вскочил в седло, отвязал поводья второй лошади, и пришпорил коня.
Спустя минуту, когда вдали затих стук копыт, на поляне утвердилась тишина, нарушаемая лишь ликующим пением птиц и шорохом ветра в ещё голых ветвях.
*******
За два месяца до поединка…
– Рота! Смир-р-рно! Фузеи на плечо! Разойтись по каморам! Юнкер Ладыженский, задержитесь.
Под барабанную дробь кадеты бодрой трусцой покинули плац, и перед капитаном остался стоять навытяжку только один человек.
Заложив за спину руки, Фридрих фон Поленс покачался с носка на пятку, с удовольствием рассматривая стоявшего перед ним юношу. Тот, хоть и невысокий ростом, был строен и широкоплеч и вообще сложён великолепно. Новый форменный кафтан сидел на нём, как влитой. На лицо тоже хорош, чистая кожа – такая редкость, – глаза смотрят с интересом, но не искательно. Пожалуй, можно бы назвать красавчиком, если бы не жёсткая линия рта и холодный внимательный взгляд. Впрочем, красавчиков фон Поленс не любил.
