Она узнала его сразу, словно
почувствовала. Заметила лишь краем глаза силуэт, но сердце уже
дрогнуло, а потом припустилось в бешеном ритме. Так теперь было
часто, почти каждую ночь Кира просыпалась от частого сердцебиения.
Долго лежала, успокаивая себя, но все равно приходилось пить капли,
чтобы унять это волнение и разбушевавшееся сердце.
Вот и сейчас любимый капучино с
любимым пирожным в отличном кафе встали ровно поперек горла. Она с
трудом сделала глоток, обжигая язык, отодвинула тарелку, боясь
повернуться. Может быть, он и не заметит ее, и она уйдет
спокойно.
Посмотрела в окно, снаружи под
проливным весенним дождем по центральному проспекту спешили люди.
Раскрытые зонты мелькали разноцветными пятнами, свет фонарей
отражался от проезжающих машин, неоновые вывески мигали в разлитых
лужах.
Киру сюда загнал именно дождь. С
недавних пор она его не любила, еще больше не могла находиться в
машине, когда капли барабанили по крыше, и от влаги запотевали
окна.
Кое-как на парковке нашлось
свободное место, добежала до крыльца кафе, но все равно промокла
почти вся. Не сразу, но нашла свободный столик, небольшой, у самого
окна.
Но люди за окном сейчас не
отвлекали, даже размышление о новом проекте не приносило радости и
азарта, как это у нее часто бывало. Кира спиной чувствовала его
присутствие, отложила блокнот с карандашом, замечая, что сжимает
его в руке так, что уже слышен хруст.
Он не один, с ним девушка. Ревность
проскребла по бьющемуся в бешеном ритме сердцу. Прикрыла глаза,
медленно досчитала до двадцати. Надо уходить. Она не сможет
смотреть ему в глаза.
Не хочет.
Не готова.
Не сейчас.
Никогда не будет готова.
Медленно стянула резинку, распутала
тугой пучок волос, чтобы прикрыть ими лицо. Встала, бросила блокнот
в сумку, на стол– денежную купюру. Начала медленно пробираться
между близко стоящих столиков. Увлеченная своей конспирацией, не
заметила официанта, тот резко развернулся, Кира наткнулась на
поднос, который полетел прямо на нее.
Жуткий грохот на весь зал, кажется,
даже музыка притихла, что до этого чуть слышно лилась из динамиков.
На нее посмотрели все. Сжимает губы, смотрит на залитую вишневым
соком белую футболку и стекающие по голым ногам красные потеки.
— Ой, девушка, извините ради бога, —
официант оправдывается, протягивает ей салфетку.
— Ничего, сама виновата, — чуть
слышно, все так же наклонив голову, закрываясь волосами.
Господи, как стремно все это, она
взрослая женщина, ей тридцать три года. Она прячется, маскируется,
хочет сбежать, только бы не видеть того молодого мужчину и не
встречаться с его пронзительным взглядом и такими до боли любимыми
голубыми глазами.
Снова тяжело выдыхает, поднимает
голову, убирая волосы. Открыто смотрит на парнишку-официанта.
Обводит взглядом зал.
— Все хорошо. Спасибо, — принимает
салфетку.
Снова чувствует жар плечом, он сидит
именно там, справа, с молоденькой курносой блондинкой. Заставляет
себя повернуться в ту сторону, чтобы показать, чтобы доказать самой
себе, что она излечилась, что она когда-нибудь излечится.
Он стал старше. Светлая приталенная
рубашка, волосы подстрижены короче, чем были, нет той лихой челки,
которая постоянно падала на глаза, а Кира так любила зачесывать ее
назад, оттягивая волосы до легкой боли, целуя при этом в губы.
В горле сразу пересохло. По спине
потянулись противные капли холодного пота от надменного взгляда
голубых глаз. Кира кивнула, быстро отвела глаза и свернула в
сторону уборной. Ей не понравился, ой как не понравился этот его
взгляд. Ну, хотя, что она ожидала? За что боролась, на то и
напоролась. Она думала, что все сделала правильно, но от этого
стало только хуже.
Руки тряслись, умылась холодной
водой, посмотрела на себя в зеркало. Лицо осунулось, какая-то
рабочая футболка, короткая джинсовая юбка. Вид бедной, несчастной,
замученной бабы. Ее привычная одежда для работ у заказчика. В
сравнении с этим молодым мужчиной она выглядела так, словно три дня
не ночевала дома.
