Утреннее солнце все выше поднимало свой лик, отогревая землю. Следы, образовавшейся за ночь изморози, неохотно превращались в воду и, собравшись в капли, скатывались на землю. Солнечные лучи дарили зеленеющим лугам тепло. Степь просыпалась от зимней спячки. В низинах, где воздух прогревался сильнее, она парила. Еще слабые стебли травы, пробившие еще с осени земной покров, уже рвались к свету. На редких кустах почки готовы взорваться зеленью, а в голубой синеве неба слышны крики прилетевших птиц. Все готовилось к буйству жизни, к борьбе за её продолжение….
Хан Кончак не замечал дышащую весной степь. Конь под ним шагал размеренно, не мешая мыслям хозяина.
– Я богат, у меня много скота, золота и серебра, но нет власти, которая дает самое большое наслаждение, она позволяет карать и миловать, определяет путь к огромному богатству.
Мечта Кончака перенесла его к «золотой» подушке (трону).
– Слуги кланяются, почтено выслушивают его приказы и спешат выполнять. Просители раболепно, в страхе падают ниц, подползают и целуют край ханского ковра….
Неожиданно хан вздрогнул, будто укололся обо что-то острое. Среди сладких грез, появилось темное пятно безудержной злобы.
– Сутой – он хан половецкой степи, он ее повелитель.
Все в Кончаке закипело. Протест переполнил все его существо. Из его груди вырвался звериный крик отчаяния, крик ненависти и решительной беспощадности.
– Это я должен был управлять степью, а Сутой посмел преградить мне путь. Он господин, а я его слуга. Его надо изрубить на куски, содрать кожу.
Свою ярость он вложил в удар плети. Конь под ним присел от боли и сорвался в бешеный галоп. Скачка несколько успокоила хана. Сквозь ненависть и яростную решимость, прорвалась простая мысль, которая превратилась для него в цель и путеводную звезду.
– Я опутаю его сетями лжи и недовольства, народ возненавидит его….
Он придумывал план, за планом, но в каждом из них он видел угрозу себе.
– Рисковать я не буду, пусть рискуют другие, а я Кончак, – убеждал хан себя, – буду незримо управлять заговором до тех пор, пока могущество Сутоя закачается, когда падающую власть надо будет только подхватить. Сутой станет моим рабом или умрет.
План, который он ревностно лелеял, родился и подчинил себе жизнь городища хана. В хане поселилась добродетель, которая привлекала разного рода бродячий люд. Дервиши (нищие) заполняли его стойбище (временное поселение кочевников). Им не отказывали в крове и еде. Верный слуга Артак при разговоре с ними, будто невзначай проговорился:
– Скоро жизнь станет еще труднее, дервишей прибавиться, меньше милостыни вам станут давать. Говорят, что Сутой увеличит подати, удвоит их.
Плохие вести всегда опережают все остальное, мчатся, вселяя в души людей смятение, сожаление и даже страх.
Слова слуги упали в плодотворную почву, слухи быстро распространялись, набирали силу, а осенью, к нему приехал хан соседнего стойбища Али. За обильным угощением и чашкой кумыса шел разговор о пастбищах, нагуле скота и других хозяйственных делах. Собеседники старательно обходили слово «подати» (ясак, налог). Кончак выжидал, не спешил открываться, к тому же он не исключал того, что гость подослан Сутоем. Хан Али тоже оберегал свою жизнь, что принуждало его ждать ошибки собеседника, но тот упорно избегал опасной темы.
Кончак мысленно успокаивал себя:
– Не может, Али уехать с пустыми руками, не в гости же он приехал, за ним кто-то есть.
Его размышления вскоре подтвердились. Али задал вопрос, который не содержал ничего кроме любопытства:
– Хан Кончак, твой слуга говорил дервишам, что Сутой увеличивает подати вдвое.
