Мокрый весенний лес вытянулся стеной своими голыми стволами и ветками. Они поднимались к белому без единого просвета небу и смыкались над головой куполом из частых угольных штрихов, слегка покачивающихся на раскатах редкого ветра. Земля ещё несла на себе подтаявшие ледяные корки снега, но кое-где уже зияла чёрными дырами в размытой оттепелью подстилке из прошлогодней листвы и хвои.
С верхних ветвей то и дело падала талая вода. Повсеместные шорохи от тяжёлых капель привлекали внимание пробирающейся через лес тёмной фигуры, обостряя восприятие и слух. От подобной концентрации, призванной сохранить жизнь во что бы то ни стало, довольно быстро заканчивались силы, и фигура приваливалась к мокрым стволам деревьев, отдыхая в непростом путешествии.
Кляслый мох в проталинах чавкал под ногами, затягивая обувь по самую щиколотку, в то время как подтаявший наст не позволял передвигаться быстро, норовя уронить беглянку. Хорошо, что Микаэ́лла догадалась переобуться в том состоянии, в котором покидала замок. Туфли, которые она носила дома, пришли бы в негодность, не успела бы девушка даже миновать овраг. Тёплые мохнатые унты, огромные и невостребованные хозяином более, позаимствованные ею на кухне для слуг, некогда принадлежали их повару, павшему одним из первых. Шаги в них давались сложно, но принцесса не жаловалась, всё лучше, чем босиком. Главное – не смотреть вперёд, а то можно впасть в отчаяние от бесконечности непосильного пути.
Большой, такой же не по размеру, как и обувь, балахон с капюшоном из чёрной медвежьей шкуры, снятый с убитого захватчика возле замковой стены, уже особо не грел, будучи мокрым. Но и с ним расставаться Микаэлла не планировала, потому как остаться без укрытия в лесу – это чистой воды безумие, с учётом того, что под балахоном скрывалась лишь тонкая нательная сорочка, в которой девушка спала.
Холода не ощущалось, видимо, тело совсем потеряло чувствительность на фоне пережитого. Либо дух грело воспоминание одной из картин захвата: меч полевого колльбьёрна входит в мягкий живот королевы Аделаиды, её матери. И обезумевшее лицо огромного, словно медведь, воина дикарского вида, совершенно лишённого осознанности и понимания своих действий.
Она с ужасом содрогнулась, вспоминая ночь в замке, в которую она стала сиротой, и едва не провалилась в скорбь. Но той сейчас было не время и не место. Микаэлла, вынужденная пробираться сквозь дикий лес в одиночку, отодвинула свои переживания на задний план, поставив для себя цель – выжить. Пока так проще, сосредоточиться на главном. Рыдать же над утратой было не только нерационально: она потратит уйму сил на выплеск эмоций, которые ей ещё пригодится в долгом пешем походе, но и может лишними звуками привлечь к себе как ненужных людей, так и дикое зверьё.
Девушки северного королевства отличались стойкостью и мужеством. Так говорила мама, сама же Микаэлла за семнадцать лет никуда не выезжала из королевства, обнесённого со всех сторон снежными скалами.
Ориентируясь на хруст веток как на звук, куда не следует соваться, беглянка двигалась, как она надеялась, в поселение ульваров, где её знали точно. Ульвары были одними из четырёх народностей королевства Хэ́лвегард, их предводители носили на плечах волчьи шкуры и отличались необычайной стайностью и мудростью, передающейся из поколения в поколение. Как прослойка между остальными народностями, «волчьи жители» были своего рода посредниками между освирепевшими «медведями» и скользкими «змеями». И пусть «змеи» ормарры защищали единственный вход, скрытый в скалах, а два клана «медведей» добывали питание и сырьё для всего королевства, именно «волки» были Микаэлле больше всего по душе. Уравновешенные и мирные, открытые и искренние, они всегда пользовались уважением её отца, когда тот был жив.
