КНИГА ПЕРВАЯ
Часть первая. Филипп Григорьевич
Апрель тысяча восемьсот пятьдесят третьего года выдался на редкость промозглым и тоскливым. Почти весь месяц тяжёлые, свинцовые тучи, словно беспокойные волны разбушевавшегося моря, неспешно плыли по небу от горизонта до горизонта. Холодный моросящий дождь без устали сек землю острыми, колючими каплями, заволакивая леса и луга плотным, серым туманом. Казалось, весна потеряла дорогу в бескрайних просторах Вятской губернии и не спешила пробуждать природу от долгого зимнего сна.
Но в последний день апреля небо вдруг посветлело. Грозные облака, будто подчиняясь неведомой воле, разошлись, и сквозь образовавшийся просвет впервые за долгие недели пробился яркий солнечный луч. Он устремился прямо на церковь, зажёгшись золотом на куполе высокой часовни, словно небесный знак надежды.
В это утро Арсений Филиппович Дерябин, хозяин постоялого двора, дородный мужчина лет сорока пяти – пятидесяти, с крупными чертами лица и глубокими, как апрельское небо, голубыми глазами, лениво почесывая широкой пятернёй густую бороду, выглянул из окна второго этажа своего солидного каменного дома. Последнее время тракт, тянувшийся из Елабуги и Ижевского завода в сторону губернского города Вятки, казался безлюдным. Непрекращающиеся дожди превратили дорогу в непролазное месиво, и ни один купец или крестьянин не решался пуститься в путь, опасаясь застрять в этой глухой, безлюдной топи.
Лицо Арсения Филипповича, усталое и чуть насупленное, вдруг смягчилось. Мужчина посмотрел в небо и с тихой надеждой перекрестился. – Слава Богу! – выдохнул он. – Услышал Господь мои молитвы. Весна всё-таки пришла…
Тёмные мысли, давно тяготившие его душу, зашевелились в голове. Что, если и дальше никто не появится на пороге? Что, если времена станут совсем тяжкими? Он представил себя за плугом, исступлённо шагающим по борозде вслед за взмыленным мерином, солнце палит нещадно, спина ломит от усталости… Яркая картина будоражила воображение настолько, что Дерябин торопливо осенил себя крестным знамением, отгоняя страшное видение. Он знал: постоялый двор приносил ему такой доход, о каком не мог мечтать ни один местный житель. Да и к тяжёлому труду он давно отвык. Хотя в юности ему пришлось изрядно погнуть спину.
Его отец, зажиточный крестьянин, имел большое хозяйство, и рабочие руки в нём были всегда нужны. Арсений помнил, как день за днём, от зари до зари, вместе с братьями боронил землю, вырывал сорняки, косил рожь и пшеницу, молотил зерно, грузил тяжёлые мешки на телеги, чтобы продать на ярмарке и отдать выручку строгому главе семейства. Иногда усталость становилась такой невыносимой, что ему хотелось всё бросить и бежать прочь, подальше от отцовского дома. Мысли о побеге росли, крепли, наполняя сердце жаждой свободы. Но вокруг простирались глухие леса, а большие города были слишком далеко. Да и кто его там ждал?
Осенью, когда жатва заканчивалась, амбары наполнялись доверху, а урожай был продан, наступало короткое затишье. В такие редкие дни Арсений уходил далеко от села, забирался на высокий берег реки и, подолгу сидя на краю обрыва, всматривался в безбрежное хвойное море тайги, уходящее за горизонт, где оно сливалось с небом. Он вдыхал полной грудью свежий воздух, стараясь уловить вкус свободы, о которой грезил. Но дни становились короче, солнце, лишь мелькнув на небосводе, быстро опускалось за горизонт, окутывая облака прощальными лилово-багровыми отблесками. Тогда Арсений нехотя поднимался и медленно, понурив голову, возвращался в село.
По дороге он часто встречал путников, спешащих в Вятку по своим делам – в телегах, колясках, верхом. Порой кто-нибудь подвозил его, и из разговоров он узнавал, что по пути негде остановиться на ночлег, негде подкрепиться и передохнуть от долгого пути.
