Баттура смотрел на, заголившиеся из-под юбки, крепкие загорелые бритые ляжки девицы, читавшей в микрофон пробный текст, и изо всех сил старался скрыть ненависть к ней.
Девушка, удивлялась микрофону, но была резва.
Кроме того, что в самых простых словах она делала ударения, как десятки поколений ее предков – украинских золотарей, была еще и шепелявой.
Баттура, кряхтя, встал. Потер поясницу и подошел к окну.
За окном футболисты в черно-белой, под цвета прусского флага, форме гоняли несколько мячей.
«Интересно, кто придумал это идиотское слово «кастинг»? – подумал Баттура. – Кастинг… Костинг… Очень подходит для названия пляски скелетов».
Девица, наконец, заткнулась.
Баттура сел к компьютеру.
– Как Вас зовут? И – номер телефона…
Она сказала.
Баттура сделал вид, что записал.
– Мы позвоним…
– Тут у меня еще есть «резюме».
– Да, оставьте, я посмотрю.
Она ушла. Баттура выбросил в мусорное ведро ее «резюме», и удалил из компьютера файл с записью голоса. Потом набрал на телефоне три цифры.
– Лена, там еще есть кто-нибудь?
– Да. Только запомни: я тут ни при чем.
– Не надо оправдываться. Когда найдете здесь мой хладный труп, тогда и будете разбираться, кто в этом виноват? Давай следующего.
Пришел негр, который из всего богатства русского языка выбрал два десятка слов для экстренного общения в трамвае.
Баттура оставил его издеваться над микрофоном и вышел в приемную.
Лена едва сдерживалась, чтобы не засмеяться.
– Кто его сюда пустил? – спросил Баттура у нее.
Она все-таки рассмеялась.
– Вы что, совсем охренели? – заорал Баттура. – Вы бы еще зайца с барабаном притащили!
– Да иди ты к черту! – сказала, покраснев, Лена. – Сами объявили на всю страну, что набираете ведущих эфира, сами и расхлебывайте.
– Лена, я понимаю рост и ноги – это важно. Но тебя же не для того сюда посадили, чтобы ты размахивала своими кроличьими ножками.
– А для чего?
– Чтобы ты не пропускала в контору придурков! Это для тебя новость?
Лена выпятила губы, как для поцелуя, похлопала ими и прибавила звук у радио.
«… если Вы хотите, чтобы Вас услышали сотни тысяч поклонников радио «Ульмигания», звоните…»
Лена провела мизинцем по губам.
Баттура выругался, вернулся в студию к негру, сделал вид, что записал его невнятное бормотание и фамилию – Мгонго Нагонго Черезперемонго – и телефон, и, выпроводив его, вышел из студии.
– Все, – сказал он Лене. – У меня крыша едет. Я пошел куда-нибудь.
– Вернешься?
– Не знаю. Звони, если что-то срочное.
У лифта его нагнал Паша.
– Ты куда?
– За пирожками.
– Я – с тобой.
– А ты сиди в эфирке. Зараза! Читай сводку погоды и курс валюты на завтра.
– Я уже все прочел. У меня смена кончилась.
Баттура посмотрел на часы.
– Два, – сказал, упреждая, Паша. – А у нас еще – ни в одном глазу.
Конспиративная привычка подменять в разговоре пиво «пирожками» появилась у них еще при первом директоре, который, надеясь дисциплинировать свору музыкантов, актеров и литераторов, собравшихся на радио, ввел в конторе сухой закон. Тогда народ перестал ходить за пивом и начал бегать за «пирожками». Того директора давно уже не было, а слово пережило диктатора.
Теперь не нужно было ходить за квартал от места работы – в дешевый бар «Три медведя», можно было устроиться прямо под носом у начальства на первом этаже того же здания, но привычка пользоваться кондитерскими терминами осталась.
В баре из разливного подавали только нефильтрованное «альтштадтское». Баттура не любил его кисловатый вкус, но тащиться куда-то было лень.
– И кальмарчиков возьми, – промурлыкал сзади Паша.
– Я не хочу, – сказал Баттура.
– Не ешь. Я сам помучаюсь.
Баттура взял ему вяленые кальмары.
– У тебя в Альбертине остались какие-то связи? – спросил Паша, когда они с кружками расположились за угловым столиком.
