Пролог
Семь лет назад
– Послушай, эта деревня не всегда была такой. Когда-то давно она даже имела своё собственное место на карте. Это теперь её на карте не найти. Теперь она то там, то здесь… Там, где в данный момент Он пожелает. Там, куда Его воля тянется скрюченным, острым пальцем. Одним из этих пальцев станешь ты. Я знаю, ты не веришь моим словам, ты думаешь, что это просто мистификация, но послушай меня, ведь я – твой отец, и твои будущие мучения будут на моей совести, если я не отговорю тебя сейчас. Ты не обязана делать этого. Ты же понимаешь, что ты можешь отказаться?
– Ой, пап, – прорычала Ксения, – Не начинай. Ладно? Ну хоть сегодня!
– Сегодня – лучший день, чтобы начать. И ведь уже в который раз? Ты что, думаешь, я просто так тебя пытаюсь отговорить? Я был там, я сам служил Ему, и еле выбрался оттуда. Еле… Откажись от этой затеи, я тебя умоляю! Останься здесь, со мной. Будем вместе держать Нору!.. А потом, может, и выбраться получится.
– Хочешь, чтобы я каждый день, до конца своей жизни, убирала рвоту за твоими алкашами? Ну спасибо, пап! – она сверкнула глазами, – Нет уж! Хватит. Я тебя совсем не понимаю. Любой другой, – она прыснула ладонью в сторону окна, за которым виднелись деревенские дома, – был бы счастлив, если бы его дочь или сына пригласили служить в Орден. А ты чего?
Егор Викторович тяжело, надрывисто вздохнул, наблюдая за тем, как его дочь собирает вещи. Сожаление о том, что она девочка, а не мальчишка, заняло его голову. Он знал, что можно сделать с пацаном в такой ситуации – можно просто заставить его подчиняться силой, авторитетом или просто задавить логикой, но вот женщины, с их абстрактным мышлением и эмоциональным восприятием его логике не поддаются, да и леща всыпать дочери он никогда себе не позволит. И вот она бегает по комнате, собирает свои вещи, а он не знает, как её остановить.
– У меня там будущее! – поменяв злость на ласку, начала Ксения.
– Какое там может быть будущее, Ксюш? Ты вообще знаешь, чем там люди занимаются? Я же вижу, как ты смотришь на ребят в форме! Тебя так туда из-за них тянет, да? Просто скажи, это я пойму, это для меня просто. Против природы не попрёшь. Но… – он на несколько мгновений замолчал, сдерживая злобу, – Пойми. Пойми пожалуйста! Это не театр какой-нибудь, где можно играть свою роль хорошо и за это все будут тебя любить.
Ксения на миг остановилась, расстерянно посмотрев на отца. Егору показалось, что его дочь действительно верит в то, что всё происходящее в деревне – просто представление. Затянувшаяся шутка одного умелого артиста, благодаря которой он взял под контроль всю деревню и отказался останавливаться на этом. Осознав наивную веру дочери, он расстроился ещё больше, спрятав лицо в ладони. Дочь фыркнула и продолжила собираться.
– В деревне все уважают тех, кто носит их форму, которую когда-то, между прочим, носил и ты. Тебя до сих пор за неё и уважают, хоть ты и изгой.
Егор показал лицо из-за ладони, подняв брови. Ксения встретилась с ним взглядом и поняла, что сказала лишнего, чем задела отца за живое.
– Меня уважают не за мундир, доченька. Как вообще кого-то можно уважать за то, что он носит? Ты головой-то думаешь хоть иногда, девчонка? Меня уважают за то, что я из себя представляю, как себя веду и чем занимаюсь, а не за то, что я когда-то носил мундир Наблюдателя, – всё это вырвалось у него на повышенных тонах, и Ксения, не успев дослушать и половины, закатила глаза и отвернулась, застегивая чемодан.
– Ну давай, наори ещё на меня перед переездом, самое время! – прошипела Ксения, нажимая на спрятанную глубоко в подсознании отца кнопку с надписью "чувство вины".
Отец вздохнул, сложил руки на груди и пробубнел в ответ:
