Светик сидела, подперев щёку рукой, и уныло созерцала осенний
пейзаж за окном. Снег сыпал на землю вместе с дождем, и тут же
подмерзал гладкой, серой корочкой льда. Небо было таким же серым и
низким. Давило. На душе было паршиво и муторно. Хотелось забыть
вчерашний вечер, как дурной сон…
А всё потому, что Светлана Переступко давно, безнадежно, и, как
ей казалось, по самые помидоры была влюблена в своего коллегу,
молодого, конопатого айтишника — Пашу Стрельникова. Тот взаимностью
на чувства блондинистой, пышнотелой помощницы главбуха не отвечал,
даже не подозревая, какие бури страстей мечутся в груди вечно
задумчивой девчонки. Не видел коротких томных взглядов, не замечал
мимолетных «дружеских» прикосновений и горестных, тоскливых вздохов
несчастной. Пашка вовсю делился с хмурой Светкой очередными своими
постельными подвигами, в красках описывал длину ног и упругость
округлостей своих любовниц, и как его «вштыривало» от их стонов.
Переступко корчилась, пыхтела, давила из себя улыбки, а вечерами,
добравшись до дома, и в тесноте душа приласкав все срамные места,
на веснушчатый образ объекта воздыханий, стыдно плакала в подушку,
жалея свои безответные чувства, заедая имбирным пряником со
сгущенкой.
Так и длилась бы эта тихая и неприметная влюбленность, пока не
далее чем вчера, широко улыбающийся Стрельников не притащил на
работу торт, проставляться в честь поданного заявления в местный
ЗАГС. Ничего не подозревающий парень со счастливым блеском зеленых
глаз рассказывал, что нашёл-таки свою единственную и неповторимую,
какая она умница да красавица, покорила и пленила его шальное
сердце.
Девчонки из бухгалтерии пили чай с тортиком и поздравляли
новоявленного жениха, желая счастливой семейной жизни и не
затягивать с потомством. Пашка смущенно кивал, сияя, как начищенный
самовар. А вот на бедную Светку было страшно смотреть. Казалось,
вселенская скорбь разом рухнула на ее осунувшиеся плечи, придавив к
земле осознанием потери. Скомкано поздравив свою любовь и жалобно
пискнув о плохом самочувствии, похватала вещи со стола и пулей
вылетела из офиса.
Домой шла пешком, рыдая без стеснения. Прохожие оборачивались на
расхристанную, взъерошенную, со сползшим с плеч, розовым пуховиком,
горько плачущую и не замечающего ничего вокруг, девушку. На одой
ноге чавкал в лужах сапог-валенок, на второй тапок с мордой зайца,
чьи уши уныло подпрыгивали с каждым шагом хозяйки. А Свете было
больно. Так больно, как никогда до этого не было. Она не хотела
признаваться самой себе, но в тайне, где-то глубоко в душе, всё же
надеялся на взаимность. Пусть не сразу, пусть на это ушли бы годы и
все нервы, но Переступко бы вытерпела и непременно дождалась бы. Но
теперь всё рухнуло. Какая-то очередная «красивая-неповторимая»
отняла у нее ее Пашку, затянула в свои худосочные сети, оставив ее
— Светку – у разбитого корыта.
Почти подойдя к родному подъезду, Переступко вдруг решила, что
ни в коем случае ей сейчас нельзя оставаться одной. Себя она знала
хорошо и то, что дома в одиночестве пустой квартиры, она лишь
сильнее будет предаваться чёрному горю, было фактом неоспоримым и
проверенным не единожды.
Всхлипнув, достала телефон, поклацала по кнопкам и приложила
аппарат к уху.
— Привет, Вовчик! — выпалила Светка, переминаясь с ноги на ногу,
— тут такое дело… давай набухаемся, а?
И уже через пару часов Светка в компании своего давнишнего,
лучшего друга Вовки Самбулова, сидела в баре, откровенно напиваясь.
Сбивчиво делилась своим несчастьем, опрокидывая в себя одну за
другой.
— Ну и хрен с ним! Подумаешь! Свет, что ли клином на нём
сошёлся?! — вещал хмурый Владимир, плохо понимая неразделенность
женских чувств, но искренне желая помочь еще школьной подруге.
