У Нонны родинка прямо под носом. Кажется, будь она на носу, у девушки не было бы сил отмахиваться от поклонников. Когда родинки переходят на щёку, то поклонников та же куча (научные сведения). А у Нонны под носом. Она пришла с мороженым на почту, чтобы купить конверт. После пошла домой, весь день не подходила к сумке, – привычка откладывать важные дела. Важное дело – это поступить. Выбрала Казань, Медицинскую академию. Собрала документы и отнесла конверт на почту. Там толпа. Все летом только и делают, что швыряются заказными письмами. Потом страдают, баллов не хватает, пробуют куда-то ещё. Нонна пишет под диктовку индекс. Отстояла в очереди целый час, побыла свидетелем неразберихи почтовой системы. Новенькая оператор смотрит, как Нонна записывает в строку, и удивляется. Чему удивляется – родинке.
– Сколько вам платят?
– Я пока тут ещё не работаю, я стажируюсь.
– То есть вы не знаете, сколько вам будут платить?
– Знаю, – оператор протягивает сдачу. – А почему ты выбрала медицинский?
– Не знаю.
– Тут надо дописать «От кого», – возвращает конверт Нонне.
Нонна пишет «Безденежных Нонне». Почерк немного брыкающийся. Возможно, Нонна в этом году поступит и станет врачом. Девушки, которые приносят несколько конвертов и быстро всё заполняют, бесят. На них даже смотреть не хочется. Инга Густомясова поступает сразу в Петербург, Москву и, тоже, в Казань. Одна тоненькая девушка поступает раз в неделю. Эту неделю она, кажется, пропускает. Молодые мальчики поступают, ей-богу, странно, им, кажется, и не нужно никуда поступать. Они просто приходят и хихикают.
Нонна больше не появляется, видимо, поступила. Здравствуй, Казань?
Пять лет в городе без Нонны. Ужасный ветер. Каждый день думаю о ней. Без неё как-то не на месте. Где ты, моя прекрасная. Где ты, моя драгоценная. Почему-то мы с тобой растерялись. Всё самое хорошее в твоем имени. Красивая лошадка и четверо в белых брюках, шутка. Ты моя лапушка. Пытаюсь уснуть, закрываю глаза, а вижу её волосы, которые даже не волосы, а жгут в чёрной резинке. Только не стригись, смотри, и не выйди замуж, я же убью твоего избранника. А если всё-таки выйдешь, то не меняй длину. Поражаюсь, как ты засела у меня в голове. Всего только день-два виделись, и разговор микроскопический.
После всего, Нонниной беспечности – протягиваю ей конверт, а она с мороженым в руке – я трачусь на молоденьких пахарей, которые меняют летом шкуру, записываются на тренинги и мастер-классы по удалению как бы памяти, ну, а как ещё назвать склонность сжигать и рвать трудовые книжки. И этого много, так много, что Нонна остаётся на дальнем острове, который ни на что не похож. Забыла бы тебя, да никто не заставит. Заставила бы себя, да никто не поможет.
Она приехала на похороны мамы. И ветер был ласковый. К столовой шли чёрные люди. Почта скинулась на погребение, как и все. Все же друг друга знают. А у девушки не туда направленные желания, которые, она знает, ничем не прикрыть и не заменить.
В столовой все сначала подходили к фотографии матери Нонны. Потом шли к накрытым столам. Здоровались с сестрой Нонны, её отцом и с ней.
Девушка увидела Нонну.
На ней зелёное платье. Она полновата. У неё, как же это называют, тип весна-лето. Много тёплого коричневого. На почту тоже приносят такие тени. Продавец уговаривал женщин: «Возьмите коричневые. У вас их тут все любят». И тогда девушка засмеялась, потому что это было правдой.
Нонна встала и начала говорить.
Очень высокий ясный голос. На коричневом поясе что-то золотое. Какие-то металлические элементы. На туфлях на каблуке такие же выпуклые круглые штучки.
Она немного скомкано вначале говорила, потом стала увереннее. Всего двадцать два года и примерно двадцать слов благодарности за то, что пришли, и сочувствуем.
