Хасан догнал караван на другой день. Я не знала, куда отправлял
его Хозяин, но обычно этот жестокий человек крутился всегда
рядом, то и дело мелькая у крытой телеги, в которой мы ехали.
Стада овец, множество товаров – караван был гружен от оглобель до
самого верха, радуя своего владельца хорошей прибылью, от того
двигался медленно, не торопясь вступать в пыльные, голые земли
степей. И это было мне на руку. Даже если Кадэ–фуджин, любимая
наложница Хозяина, женщина, давно утратившая сходство с
горцами под слоями тканей и красок, обещавшая мне помочь, не
сдержит слово, я все равно убегу.
Караван стал на ночлег у негустого леса, замкнувшись кольцом.
Пахетты боялись двигаться по этим землям в темноте, страшась и
диких животных и местных жителей, что не всегда были готовы слушать
караванщиков или идти на уступки.
Шатры для самого хозяина и его жен стояли ближе к центру, мы же,
ютясь двумя десятками рабынь под одной тканевой крышей, ночевали
рядом с отарой, устраиваясь на лежанках под блеянье овец.
После дневного перехода спать особо и не хотелось, так как мерное
укачивания телеги баюкало весь день, но не было в теле и бодрости.
Длинные переходы, однообразный пейзаж и необходимость все время
сидеть под накидками, закрывая и волосы и лица, словно мы
больны проказой. Все это создавало ощущение, что я попала в сон,
долгий и тягучий, что никак не хотел заканчиватсья.
Когда заполыхали костры караванщиков, выплевывая к звездам
снопы искр, и со всех сторон полился стрекот ночных насекомых,
в наш шатер явилась смотрительница.
– Со мной иди, Беяз Фаре. И не вздумай глупостей делать, –
резкая, сморщенная, как яблоко, эта женщина хорошо исполняла свои
обязанности, держа рабынь в страхе и узде. Окинув меня недовольным
взглядом, она покачала головой. – Тебя бы приодеть, да не поможет
вовсе. Бледная, худая. Кормили-поили, а все такая же.
Стараясь не рассмеяться от горечи, я молча встала со своего
места, следуя навстречу новым невзгодам. Что встреча с
Хозыином принесет неприятности и гадать не приходилось. Уже
несколько дней служанки, что прислуживали в главном шатре, шептали,
что меня отдадут Хасану. Услшав эту новость впервые, я не
могла есть и пить целый день, зная, что такая судьба быстро
обернется смертью. А когда первыый ужас прошел, стала думать, как
сбежать.
Дома я считалась красивой, желанной невестой, но это было так
давно, что и не вспомнить. Все изменилось, стоило попасть к
этим людям. Паххеты выкупили меня, отдав, как за чистую девушку,
весьма приличную цену, но в караване, среди десятков красавиц, что
везли на восточные торги, моя необычная внешность меркла и теряла
свою прелесть. Торговцы не уважали худобу, считая ее слабостью, а я
только и делала, что тощала с кажым днем, еще ниже сбивая возможную
цену.
– Молчи и головы не поднимай, – строго проговорила надсмотрщица,
постукивая по бедру короткой плетью. – Кивай и благодари, если к
тебе обращаются. Не навлеки еще больше бед на нас всех.
Шатер Хозяина, грузного, невысоко паххета с желтой, блестящей от
масел кожей, встретил смесью приторных запахов благовоний и
жареного мяса, отчего тут же замутило. И вовсе не удивительно,
что мне ничего не лезет в глотку, стоит только дыхнуть подобную
смесь ароматов.
Сидя на больших, весьма протертых, подушках, купец облизывал
жирные пальцы, вытирая их о халат. Напротив, с показательным
почтением склонив голову, сидел Хасан, вежливо кивая на слова
собеседника, при этом оглядывая внутреннее убранство из под темных
бровей так, словно все это принадлежит ему. Не первый раз видя
подобное, я была уверена, что не долго осталось ждать смерти
хозяину каравана. Не вынесет темная душа молодого паххета такого
искушения.
