Красив и странен Финский залив июньскими вечерами.
Несколько сотен метров нужно прошагать по нему, аки посуху, если всерьез задумал утопиться.
Вот и умирающий баркас «Кандалакша», ржавым зубом торчащий из воды, – год за годом силится найти упокоение в морских глубинах и не может.
Впрочем, насчет «сотен метров» – это относится к Репину и Комарову, где живут художники и писатели. У нас, к счастью, мелководье измеряется лишь парой десятков метров.
Багровый сгусток плазмы, изображающий утомленное солнце, все погружается и погружается в залив, – сбоку, в той стороне, где Приморск. Вдалеке медленно идут крошечные корабли с огоньками – кажется, что стоят. Это паромы из Финляндии (а может, в Финляндию?). Несмотря на позднее время, акватория близ берега тоже полным-полна: резиновые лодки, водные мотоциклы, даже купающиеся есть.
На берегу лежат исполинские косые тени, рождая мысли о бесконечности всего сущего…
Но какая тут, к черту, бесконечность?! Я бы с наслаждением попробовал утопиться – как этот баркас и как это солнце, – если б не мелкое желание жить.
– … И все-таки – божественно, – сказал господин Вяземский, будто возражая кому-то. Повернувшись к ветру спиной, он всматривался в соленую даль. – Достаточно прийти сюда вечером, просто прийти – и душа воспарит.
Я с ним не спорил. Я был его гостем. Шуршал залив, костер потрескивал, – и вправду романтично, о чем спорить. Толстые подстилки на остывшем песке; мясо на шампурах, вино, бокалы… рай. Костер господин Вяземский разводил сам, без помощи охранников. Охрана вообще вела себя очень деликатно – вроде и нет ее, вроде мы вдвоем на этом пляже. Иллюзия… Как и его фамилия – всего лишь иллюзия. Я-то знал настоящую, но его деловые партнеры, холуи и хозяева… впрочем, это их проблемы.
– Насчет души – все точно, – сказал я ему. – Дунь посильнее, и нет ее. Особенно на таком ветрище.
– Опять вы шутите, – сказал он укоризненно.
– Отчего же? Воспарила и вернулась, обычное дело. Одно «но». У кого-то душа – как воздушный шарик с детским рисунком, летит себе в небо. А у кого-то мечется по земле, как эти ваши бесподобные псы.
Хозяйские псы и в самом деле были великолепны. Две русские борзые – метр в «горбушке» (то бишь в холке), с изумительно горбатыми спинами. Плоские, как коврик. Оба рыжие, с подпалинами. С выразительными лошадиными глазами. Одного звали Плес, другого – Псков. Они носились по берегу, изредка останавливаясь и роясь длинными мордами в песке.
– Гнилушки ищут, – пояснил Вяземский. – В гнилушках живность есть. Вечно голодные, твари этакие. Вы не поверите, могут съесть килограмм сливочного масла в два укуса: ам-ам, и нету. Плес, еще щенком, однажды сожрал килограмм шоколадных конфет…
– Что, с обертками?
– Нет, конфеты были из шоколадных наборов. Разобрал коробки. Так ветеринар меня успокоил: все в порядке, говорит, ужином собаку можно не кормить.
– Клички у них редкие, никогда таких не встречал.
– Щенки из одного помета. Все имена давались на букву «П». Ничего, кроме названий городов, мне в голову не пришло. Привычка, наверное…
Помолчали. Темы для разговоров, похоже, заканчивались.
Мы давно уже обсудили, почему так мало комаров (сильный ветер, да и дым костра их отгоняет). Заодно поделились опытом, как разжигать костры на ветру. Осудили абсолютную безбашенность современной молодежи – той, что гоняла по заливу на водных мотоциклах (отчаянные ребята – из воды повсюду торчат каменные глыбы; случайно наскочил – и привет). Теперь, вот, на собак перешли.
Приближалась пора вставать и желать друг другу спокойной ночи…
Он был простым человеком, этот Вяземский, хоть и очень богатым. Простые манеры, простая одежда. Накидка – поверх мешковатого спортивного костюма. Старомодный берет. Шлепанцы на босу ногу. Усики… Он был старше меня – лет примерно сорока. Стройный и поджарый, как его псы, с тонкими, женственными чертами лица. Красивый человек. Мой сосед…
