Хранить вечно

…ибо сильна, как смерть, любовь… стрелы её – стрелы огненные, пламень Господень. Многие воды не смогут погасить любви, и реки не зальют её. Если бы кто давал всё богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презрением.

Шир-а-Ширим 8:6–7

От Агриппы Клавдию привет.

Воистину, мой друг, судьбы человеческие вершатся на небесах. Мог ли я ещё полгода назад, лёжа, к примеру, за столом у тебя в гостях и попивая наше с тобой любимое старое фалернское, представить себе, что Декима, направляя кудель моей судьбы, сделает столь резкий поворот и, оторвав от привычных дел и милых сердцу мест, забросит меня чуть ли не на край света.

Прости, что не удалось попрощаться по-людски, но ты же знаешь мою печальную историю. Отъезд мой из Ромы был неожидан и стремителен и, честно говоря, напоминал бегство. Бежал я, по большому счёту, скорее «от…», чем «к…» – никто меня нигде не ждал, и я, прямо скажем, пустился в путь наобум, вверяя свою судьбу и судьбу моей беременной жены богам и повинуясь не столько разуму, сколько чувству – чутью загнанного в ловушку зверя. Спасибо моей сестре Херодии, она приютила нас с Кипрой. Странно было найти на самом краю ойкумены любящее тебя сердце, она ведь действительно нежно меня любит, то и дело вспоминает какие-то мои детские шалости и проделки, я же, увы, из всего этого не помню ничего.

Да, можешь меня поздравить – за 2 дня до октябрьских ид у меня родился сын. Назвал я его Друзом. Надеюсь, не надо объяснять, почему.

Намучились мы в дороге страшно. Денег было мало, и поэтому приходилось быть не слишком разборчивым на предмет средств передвижения. Особенно тяжело дался нам последний морской переход – от Александрии до Палестинской Кесарии. Море было неспокойное, шла крупная зыбь, и наш корабль – убогую греческую посудину – всю дорогу болтало, как ореховую скорлупку. У меня от всего этого путешествия осталось лишь одно смутное воспоминание: я лежу на палубе в обнимку с какой-то амфорой и неудержимо блюю за борт. Думаю, ориентируясь по содержимому моего желудка, корабли, как по приметной тропе, ещё целый месяц смогут спокойно плавать из Египта в Палестину. Моя бедная жена, и без того нелегко переносящая свою беременность, вообще, чуть дышала, и я, видя её страдания, уже и не чаял довезти её до Палестины живой. Но, слава богам, всё обошлось. И ребёнок родился, на удивление, здоровым.

Мой «четвертьцарственный» зять встретил нас без особой приязни, однако ж, уступая настойчивым просьбам Херодии, определил меня на довольно тёплую, по его мнению, должность – надзирателя за рынками новой столицы Галилаи. Должность эта оказалась скучной и, прямо скажу, не особо денежной. Мне на ней надо лет 300 просидеть, чтобы расплатиться с моими кредиторами. Я ведь только одному пройдохе Сенеке задолжал почти 100 000 сестертиев. А ведь есть же ещё и другие.