Я перерождался столько веков подряд, что уже не помню имена и лица всех былых знакомцев, пусть с кем-то из них опять встретился в нынешней жизни.
Моя память старше меня, хотя полгода назад я отпраздновал только тридцати трёхлетие.
Ничтожный срок по сравнению с отмеренной мне вечностью.
Лунные Дети всегда иные. Этакие полуиндиго в «глазе урагана» – самом центре головокружительных событий.
Вот и со мной так же.
В тринадцать у меня был первый опыт телепатии, абсолютно безболезненный, но всё равно почему-то чудной.
И с того дня я стал Провидцем, во снах наблюдая за событиями, которые лишь должны случиться.
Необычная способность много раз спасала в буквальном смысле.
До прошлой осени я работал полицейским, а серьёзное ранение прямо в сердце вывело из строя.
Пулю извлечь не удалось.
«Ты в рубашке родился, Артём!» – сказал врач в госпитале.
«Потому что не так должен умереть… и не сейчас…» – мелькнуло в кружившейся от наркоза и потери крови голове.
Странно знать пусть даже приблизительную дату собственной кончины.
Тогда мысли о смерти посещали навязчиво часто.
Но никогда не было к ней страха, ибо я слишком хорошо помню её.
По дороге из госпиталя я бездумно смотрел в боковое окно чёрной «Шкоды» своего лучшего друга, инженера на военном заводе Мирона Терентьева.
Высотки разросшейся Москвы, численность населения коей давно перевалило за пятнадцать миллионов, давили, а серое, предвещающее дождь небо, казалось, в следующий миг упадёт прямо на голову.
Мирон весело глянул на меня:
– Ты что такой смурной? Радуйся. Доктора с их противными пилюлями остались позади.
– Надолго ли? – я криво усмехнулся. – Впрочем, разве я имею право ныть? Мне несказанно повезло!
Голос излучал явный сарказм.
О да, язвить я любил и умел.
– Ты это предвидел? – уже серьёзно спросил Мирон.
Я покачал головой:
– Счастливый случай…
Возле двенадцатиэтажки недалеко от Москва Сити мы расстались.
– Позвоню вечером, – обещал Мирон.
Кивнув, я вышел из салона «чеха».
Говорят, дома и стены лечат, но… блин, как я терпеть не могу пословицы!
Впрочем, в моей холостяцкой студии на последнем этаже было, несомненно, гораздо спокойнее, чем в палате реанимации с её мертвенно-белыми стенами, где я провёл почти две недели.
В прихожей ждала Сакура, ласковая бело-чёрная кошечка, подобранная мною на улице семь лет назад.
Пушистая красотка сразу с мурлыканьем стала тереться о мои ноги.
– Привет! – я погладил её. – Соскучилась? Ну, рассказывай, как жила без меня? Кормил ли Мирон чем-нибудь вкусненьким?
Сакура мяукнула.
– Идём, – засмеялся я и, пройдя в комнату, с облегчением вздохнул. – Господи… Неужели я дома?
Открыв пачку чипсов и устроившись на диване, я включил телевизор.
Шёл выпуск криминальных новостей.
Там кого-то ограбили, тут пытались угнать машину, разбили витрину ночного ларька…
Ненавижу выходные.
Фрики вылазят из своих нор, и работы прибавляется.
Бессонные ночи, сумасшедшие дни.
И как семью заведёшь?
Ни одна девушка не выдержит.
Конечно, у меня были подружки, но самые долгие отношения продлились три года.
Вот она, обратная сторона медали под названием «офицерство».
Движением руки переключив канал и достав из кармана джинсов пачку сигарет, я вышел на балкон, щёлкнул зажигалкой и прикрыл глаза.
В памяти всплыли фрагменты крайнего задания.
Со скрипом качающийся на ветру уличный фонарь, пустырь на окраине Москвы, ухмылка преступника…
Словно наяву раздался выстрел.
И грудь вновь обожгло невидимой пулей.
Я потёр временами болевшее место ранения, открыл глаза и выпустил облачко дыма.
Жив, однако ушёл в отставку.
Возникшую уйму свободного времени некуда девать.
